Утерянный Горизонт

Разерфорд глянул на часы и дал мне понять, что еще достаточно времени чтобы успеть на поезд, так как его история подходила к концу. "Дело в том что той ночью -- ночью после концерта -- к нему вернулась память. Мы оба отправились спать, и я еще не уснул, когда он пришел ко мне в каюту и сказал об этом. Его лицо сжалось в то, что только могу описать как выражение переполняющей грусти -- какой-то всеохватывающей грусти, если ты понимаешь что я хочу этим выразить -- что-то отдаленное и безличное, Wehmut или Weltschmerz, или как там немцы называют это. Он сказал что может вспомнить все, и что память стала возвращаться к нему во время выступления Сивекинга, правда, поначалу кусками. Очень долго он сидел так на краю моей постели, и я дал ему возможность сосредоточиться и медленно, по-своему рассказать мне все. Я сказал, что был очень рад восстановлению памяти, хотя и раскаивался в том, что для него это было сожалением. Тогда он приподнял голову и наградил меня комплиментом который я всегда буду считать удивительно высоким. "Слава Богу, Разерфорд," он сказал, "что ты обладаешь воображением." Через некоторое время я оделся и уговорил его сделать то же самое, и мы вышли на палубу и стали прогуливаться вдоль, туда и обратно. Ночь была тихая, звездная, и очень теплая, и у моря было бледное, липкое обличье, вроде сгущенного молока. За исключением вибрации моторов, мы могли бы гулять по эспланаде. Я не задавал Кануэйю никаких вопросов, давая возможность начать рассказ самому. Где--то перед рассветом он стал говорить последовательно, и закончил лишь во время завтрака, под палящими солнечными лучами. Говоря "закончил," я не имею в виду, что не оставалось ничего после этого первого признания. В течении последующих двадцати четырех часов он пополнил еще несколько важных пробелов. Мы говорили почти постоянно, так как его переполняло какое-то огромное счастье и потому спать он не мог. Где-то в середине следующей ночи пароход прибыл в Хонолулу. До этого вечером мы выпили у меня в каюте; около десяти он оставил меня, и я больше никогда его не видел."

"Ты не говоришь что - " в моей голове тут же выросла картина тихого, спланированного самоубийства, которое мне однажды пришлось увидеть на почтовом параходе Холилэнд - Кингстаун.

Разерфорд рассмеялся. "О, Лорд, нет -- он был не из тех. Он просто ускользнул от меня. После высадки все было достаточно просто, хотя, я думаю, у него были сложности со слежкой, которую я, конечно, за ним приставил. После всего я узнал, что он поступил на банановый параход идущий на Фиджи."

"Каким образом ты это выяснил?"

"Совершенно прямым. Три месяца спустя он написал мне из Бангкока и вложил копию платежа за все оказанные мною услуги. Он благодарил меня и уверял что находится в хорошей форме. Он так же заметил, что собирается в дальнее путешествие -- северо-восток. И все."

"Что он имел в виду?"

"То-то и оно. На северо-востоке от Бангкока лежит приличное количество разных мест. Даже Берлин, если хочешь."

Разерфорд остановился и наполнил бокалы. История была странная -- или он представил ее в таком свете; мне трудно было судить. Музыкальная часть, не смотря на свою загадочность, не волновала меня так, как вопрос того каким образом Кануэй попал в Китайский госпиталь к миссионерам; я отметил это Разерфорду. Он ответил что в сущности, они обе были составляющие одной проблемы. "Хорошо, но как он попал в Чанг-Кайанг?" я спросил. "Я думаю это он рассказал тебе той ночью на корабле?"

"Он рассказал мне кое-что из этого, и с моей стороны было бы глупо умалчивать после всего того о чем я уже успел поведать. Только скажу сразу, это долгая история, и даже если вкратце набрасывать, у тебя не будет времени успеть на поезд. И кроме того, существует более удобный путь. Мне несколько неловко выдавать секреты своей позорной профессии, но факт тот, что история Кануэйя, после моих долгих над ней размышлений, больше и больше привлекала меня. Я начал с кратких заметок во время наших разговоров на корабле, дабы не забыть детали; позднее, после того как некоторые ее аспекты начали овладевать мной, я не мог удержаться от того, чтобы не вылепить из отрывочных фрагментов целый рассказ. Этим я не говорю, что я что-либо придумал или переправил. В том что он мне рассказал было достаточно материала: он был беглый рассказчик с врожденным умением полноценного общения. Так же, я думаю, я начал понимать его как человека." Он полез в портфель, и вынул стопку печатного манускрипта. "Что ж, все перед тобой, а дальнейшее уже не мне решать."

"То есть ты не думаешь чтобы я этому поверил?"

"О, вряд ли такие категоричные предостережения. Но знай, если ты действительно поверишь, это будет в пользу знаменитого вывода Тертуллина7 -помнишь? quia impossibile est."[8] Не плохой аргумент, возможно. В любом случае, я бы хотел знать твой мнение."