Утерянный рай

– Нас менты не пускают! Выругай! – трещит длинный так, что у него трясутся круглые очки на носу пипочкой.

Амантай резко оборачивается, взмахнув черной челкой. И вдруг видит… «Ну, змея!» – проносится в его голове нечто восторженное.

Тоненькая, коротко остриженная, черноглазая, белолицая метиска в облегающем красном платье, с красными, как кровь, губами, вся в золоте, быстро цокая каблучками, гибко работая узкими бедрами, боком спускается по лестнице к входу. Увидев всю компанию, она улыбается, протягивает к ним руки. Те тоже тянутся к ней с букетами цветов.

Увидев ее, бабка Зина как-то сдувается, надевая на лицо фальшиво-ласковую улыбку:

– Ах, Альфиечка, а я и не знала, что они к тебе. У тебя день рождения! Поздравляю! Проходите! Конечно, проходите!

Но теперь уже Амантая возмущает, что его никто не спрашивает. Будто его здесь и нет.

– Стоп! Подождите! – восклицает он, обращаясь ко всем, а к ней больше всего. – Это не в вашей ли комнате позавчера дверь сломали? И пьянка шла до самого утра? А? – грозно вопрошает он.

Но вместо того чтобы сконфузиться и испугаться, Альфия смотрит на него так, будто вот только что, сейчас увидела: оценивающе, ироническим взглядом. Мол, что это еще за чудо африканское здесь вопросы задает? И кому? Мне?! Великой и ужасной!

Они сталкиваются взглядами. И он видит, как в глазах ее зажегся огонек интереса к «мальчику», ресницы затрепетали, ноздри чуть вздрогнули. Она вдруг ласково улыбается ему.

Все это длится одно мгновение. Так, что никто, кроме них двоих, ничего и не замечает. Но Амантай чувствует, как от этого манящего, призывного взгляда что-то внизу живота у него переворачивается. Как будто какая-то давно зажатая скрытая пружина начала раскручиваться там. И он понимает: «Пропал!»

Альфия произносит скороговоркой:

– А вы тоже приходите на мой день рождения. Я буду ждать…

– Угу! – словно загипнотизированный отвечает он и кивает как китайский болванчик.

Она удаляется с компанией. А он стоит и думает: «Вот это да! Настоящая торе! Княжна!»

XVI

Дубравин возвращался домой после смены как побитая собака. Все наперекосяк. Сосущая тоска придавила плечи, терзала грудь, тупила мысли, не давая им простора. Его мечта заветная – стать офицером – второй год подряд накрывалась медным тазом.

Он чувствовал себя усталым. Усталым от всего. В училище все дорогу перекрыли. Любви нет. Какая все-таки бессмыслица – эта жизнь!

Ему казалось, что он загнан в тупик, из которого нет выхода. А раз так, гори оно все синим пламенем!

Улицы Алма-Аты в этот час были пусты и чисты. Только изредка проедет поливальная машина, обдаст асфальт водой, да проскочит, мигая зеленым огоньком, такси. Ни одного прохожего. Ни одного горящего огонька в окнах. Тьма египетская. Тишина. Покой.

Потихоньку открыл дверь. Заглянул в комнату. Дети спят. Зашел на кухню. Поставил чайник.

Скрипнула дверь. Сестра Зойка, заспанная, растрепанная, в халате. Заглянула:

– Чего не спишь?

– Да тошно. Я медкомиссию не прошел.

Он думал, что Зойка расстроится. Начнет утешать его. А она вроде как обрадовалась даже:

– Ерунда это все. Я тебе давно хотела сказать. Что хорошего в этой офицерской жизни? Вон у Анатолия отец военный. Всю жизнь мотался по стране из одного конца в другой. С квартиры на квартиру. Дети – из школы в школу. Жене работать негде. И так двадцать пять лет. И кому это надо? Ну, ты ж меня не слушаешь. Ты ж у нас упертый. Как сказал, так и сделаешь!

Дубравин не спорил. Он молча тянул чай с намешанным в него вареньем и уныло думал о своем. В открытое окно ему был виден сад с отцветающими яблонями. При малейшем дуновении ветерка там начинал сыпаться белый цвет. Лепестки кружились в воздухе и ровно, словно снег, покрывали землю вокруг деревьев. Круглая луна мертвила этот сад ровным рентгеновским светом.

Ему не хотелось спорить. Не хотелось волноваться. Он чувствовал себя старым-старым. «Забыться бы и заснуть. Все забыть. Не нужны мне ваши радости. Не нужны и печали. Все глупо. Нет любви. Нет мечты. Куда идти? Зачем?»

«Теперь, когда она узнает, что я опять не поступил, наверное, махнет на меня рукой. Ничтожество…»

– Готовься к экзаменам. Поступишь в любой алма-атинский вуз. Останешься здесь. Получишь высшее образование! – Зойка вдохновенно рисовала ему открывшиеся перспективы. – Найдешь хорошую работу. На фиг она тебе нужна, эта армия…

А он все о своем: «Дни летят за днями. Светлые и не очень. А я каждый день, каждый час помню о ней. Вижу ее. Чувствую на губах ее последний поцелуй. О моя весна! Где твоя солнечная улыбка? Эх, опять вспомнил. Опять эта борьба внутри. Это вечное раздвоение. Врагу не пожелаешь. Может, я заболел? Может, у меня что-то не так с психикой? Как бы мне победить это наваждение? Неужели я обречен мучиться так всю молодость? Разум мой против. А душа стонет. Нет, я забуду ее. Забуду! Забуду! Забуду! Все равно забуду! Ох, проклятое сердце. Что бы ни случилось, сразу отзывается тоской по ней. Ненавижу! Ненавижу себя самого! Что ж за беда? Не хочу любить. Не хочу мучиться!»