«А ведь здесь живут и Шурка Дубравин, и Аманчик. Эх, дурень я, дурень! Почти год прошел. А я даже их адресов не знаю. Глупо все получилось. Тогда на выпускном. Чего мы обиделись? Ну, ушли они с Галинкой и ушли. А мы: бойкот, объявляем Дубравину бойкот! Год прошел. И не вернешь теперь этот год! Глупее не придумаешь. Попал в город, где живут твои друзья. Близкие люди. И не знаешь их адреса. Как искать? Хотя попробовать можно. Амантай ведь учится на юридическом. Закончу с делами, попробую его найти».
Он пересек по диагонали сквер. Прошел мимо гигантского черного памятника Ленину и неожиданно оказался перед водоемом, обложенным серыми гранитными плитками. В центре этого импровизированного бассейна островок, где на лужайке под зелеными кронами деревьев среди цветов расположилось маленькое кафе. К островку вели деревянные мостки.
«Акку – Лебедь», – прочитал Анатолий название на ажурных воротцах. Он прошел несколько шагов по мосткам, остановился посередине и неожиданно увидел на зеленоватой прозрачной воде двух лебедей. Черного и белого. Они тихонько проплывали внизу. Потрясенный тишиной, покоем и какой-то разлитой в чистейшем воздухе гармонией, Анатолий ощутил неожиданную беспричинную радость бытия. После шумной, огромной Москвы с ее тысячными толпами он особенно остро почувствовал уют этого города, несомненно, созданного не для работы, а именно для жизни. И ему вдруг страшно захотелось остаться здесь навсегда!
«Бывает же такое», – подумал он. Присел на пластмассовый стульчик в кафе. И сидел долго-долго. Пока не появилась уборщица и не начала растаскивать стулья.
В ЦК ВЛКСМ Казахстана он явился вовремя. Очкастый хлыщ в костюмчике-тройке стального цвета – главный в бюро «Спутник» – без долгих разговоров (ему позвонили) сплавил его в отдел, где юркий и пронырливый «комсюк» принялся долго и нудно, то и дело отвлекаясь, оформлять его документы. Анатолий молча сидел на стульчике, разглядывал обстановку и безупречно круглую, масляную, как блин, рожу «комсюка». Когда в отдел кто-нибудь заглядывал, тот обязательно сладко расплывался в улыбке, плутоватые глазки становились узенькими, а на щеках образовывались хомячки.
«И вот такие через десяток лет будут управлять нами, – думал Анатолий. – Как он сюда попал? По какому блату? За какие заслуги? И самое главное – он уже номенклатура. А значит, худо-бедно жизнь его налажена, поставлена на рельсы».
– Ну вот, товарищ Казаков, – закончил писание бумаг «комсюк». – Вот ваша путевка!
И протянул ему плотный, почти картонный красочный буклет с милым улыбающимся олимпийским медвежонком в разноцветном поясе из пяти колец в обнимку с эмблемой «Спутника» – человечком с головой – земным шаром. И завистливо добавил:
– Теперь вы по нашей квоте включены в состав делегации, едущей на Олимпиаду от Усть-Каменогорской области, как активист и общественник. А кто, интересно, вас рекомендовал?
Казаков многозначительно поднял палец вверх и посмотрел в потолок.
– А-а-а! – почтительно закивал инструктор. – Понятно…
Он долго плутал по извилистым коридорам старого, построенного в тридцатых годах в стиле конструктивизма здания Казахского государственного университета имени Сергея Мироновича Кирова. Почему Кирова, а не какого-нибудь Бабая? Дело в том, что цивилизованная история казахского народа, в общем-то, началась с Октябрьской революции. Тысячи лет казахи были кочевниками. Бродили по бескрайним степям. Вели натуральное хозяйство. Ели бешбармак и казы. И может быть, так и остались бы в истории народом трех жузов, никогда не имевшим собственного государства и застрявшим на стадии родоплеменных отношений, если бы не Ленин и его интернационализм. Они дали возможность казахам сделать грандиозный скачок из исторического небытия в двадцатый век. Разоряя своей национальной политикой центральную Россию, обрекая ее народ на вымирание, коммунисты поднимали окраины великой империи. Миллионы русских и нерусских интеллигентов были отправлены сюда на ликвидацию повальной неграмотности, нищеты, бескультурья. Композитор Брусиловский собрал народные казахские мотивы и создал из ничего музыку. Русские архитекторы построили прекрасные города. Инженеры и рабочие возвели заводы. Так что Казгу не зря носил имя большевика из Ленинграда. Правда, сейчас выравнивание жизни окраин с центром не было столь явным, и молодые казахи уже старались не вспоминать о цивилизаторской миссии России.
Анатолий сделал еще пару поворотов по коридору. И, наконец, наткнулся на дверь аудитории с табличкой «122». За дверью царила тишина. Поэтому Казаков слегка приоткрыл ее и осторожно заглянул. Аудитория была полна. На него сразу уставилась целая сотня любопытных черных глаз. Шли занятия, народ записывал вопросы к экзамену по римскому праву.