УТЕС ДРАКОНА. Палеофантастика русской эмиграции

Среди ночи резкий толчок выбросил меня из койки. Удар был настолько силен, что тяжестью тела я сорвал крючок, на котором держалась приотворенная дверь каюты, оказавшаяся почти подо мной, и скатился по накрененной палубе за борт парохода. Оглушенный ударом, я не успел даже зацепиться за поручни. Все произошедшее я осознал лишь в тот миг, когда начал быстро погружаться в волны. Судорожным усилием мне удалось выплыть снова на поверхность. Сильная волна, оставленная недавним тайфуном, сразу же подхватила и отнесла меня от борта и, может быть, именно благодаря этому я не попал в водоворот, засосавший остатки “Орана”.

Висевший над морем знойный туман тут же скрыл от меня очертания корабля, а затем потухли и желтые бусины пароходных иллюминаторов. По-видимому, вода уже успела проникнуть в машинное отделение. Сквозь пелену тумана, глухо, точно сквозь слой ваты, доносился жалобный вой сирены и слабые крики людей. Потом раздался точно приглушенный пушечный выстрел, и все сразу стихло. Я подумал, что это, должно быть, взорвал палубу воздух, сжатый внутри парохода. В наступившей тишине я слышал лишь шипение пены на гребнях волн, светившихся фосфорическим светом. Меня накрыл мрак тропической ночи.

Я хороший пловец. Морская вода была совсем теплой, и, несмотря на волну, я мог свободно продержаться на поверхности несколько часов. Если только наш радиотелеграфист успел дать сигнал «S. О. S», то к нам уже спешат на помощь спасательные суда. Кроме того, лишь накануне капитан в разговоре со мной ругательски ругал это море, усеянное тысячью скал-островков архипелага Фай Цзи Лун, между которыми проходят сильные морские течения. Быть может, меня поднесет к одному из них. Правда, оставались еще акулы, частые гостьи в этих местах, но меня столько раз в жизни выручал счастливый случай, что в тот момент я не считал свою игру безнадежно потерянной. Главное было, экономя каждое усилие, продержаться на поверхности возможно дольше.

Я сорвал облипавшую мое тело пижаму, перевернулся на спину и лежал почти без движения, то поднимаясь на гребни, то соскальзывая в долинки между волнами.

Так прошло, может быть, два, может быть, три часа. Я сильно устал. Тут, случайно повернув голову, я с облегчением заметил, что небо впереди меня стало сереть. Перламутровый рассвет быстро, по- южному, вступил в свои права, и вскоре показалось солнце, огромное и кровавое сквозь стену густого тумана. Его лучи начали рассеивать окружавшую меня желтовато-молочную муть, рассыпавшуюся капельками горячего мелкого дождя, который приятно омыл мои соленые губы. Теперь я мог оглядеться. В четверти мили от меня, сквозь клубы расходившегося мороса, виднелись над грязно-желтыми волнами обрывистые контуры какого-то утеса, точно высеченного по рисунку китайского художника.

Я поплыл к нему, борясь со сносившим меня в сторону течением, часто отдыхая на спине. Наконец я услышал рокот прибоя, бившего о стены утесов. Чтобы найти подходящее место и выбраться на скалы, поросшие скользкими водорослями, мне пришлось напрячь остатки моих сил. С ободранными ладонями, весь в ссадинах и синяках, я с трудом вскарабкался по откосу выше линии прибоя и свалился в какую-то пещерку, дрожа от перенесенного напряжения. Отдышавшись, я крепко заснул и проснулся лишь к вечеру, разбуженный резким криком морских птиц, возвращавшихся в свои гнезда, которыми были облеплены каменные срывы над моей головой.

Чувствуя сильную жажду и голод, я пополз искать пресную воду, пользуясь каждой шероховатостью скалы. Мне посчастливилось: ниже пещеры, в одной из трещин, настолько узкой, что в нее с трудом проходила моя голова, оказалось углубление, наполненное дождевой водой. Правда, она была совсем затхлой и притом еще солоноватой от заносимых ветром брызг моря, но все же пригодной для питья. Несколько крупных устриц, которые я не без труда отбил острым камнем от скал, спустившись к самому морю, слегка утолили мой голод. Тогда я тщательно осмотрел то место, куда меня забросила судьба.

Этот утес был оконечностью крохотного и высокого островка. Склоны его срывались прямо в грязно-желтую воду моря, образуя маленькую глубокую бухточку, открытую подковой на запад. Лишь в одном месте скатившиеся сверху глыбы нагромоздили как бы ступени, ведущие от моря к скале, а по ее обрыву наискось и вверх шел узкий выступ-карниз. В десятке метров над водой он несколько расширялся. На этом природном балкончике, нависшем над морем, в трещине, где с трудом уместились бы два человека, я и проспал весь тот день.