Утес дракона. Палеофантастика русской эмиграции

— А, ну тебя! — вспылил немец. — Что ты, ополоумел, что ли? Все каркаешь и каркаешь, как зловещий ворон! Я не узнаю тебя, Банга!

Кафр молчал. Он сидел в унылой позе, словно разглядывая что-то на земле, в золе потухшего, залитого дождем костра.

— Я видел этой ночью, когда вы все спали, моего брата! — промолвил он после минутного молчания.

— Приходил сюда? — встрепенулся Бернштейн. — Вплавь, что ли?

— Нет, зачем вплавь? — отозвался Банга. — Мертвые не плавают. Он пришел по воздуху. Он стоял тут.

Банга показал несколько в сторону. Бернштейн почувствовал, как по его спине прокатилась волна холода, вызывая дрожь во всем теле.

— Глупости! Галлюцинации! — чуть не закричал он.

— Он стоял тут! — настаивал на своем кафр. — Он держал в руке свой ассегай. Его глаза были устремлены на меня. Он пел предсмертную песню воинов нашего племени, когда они идут на бой…

— Иди спать! — коротко и сердито пробормотал немец. — Иди, я посторожу.

— Потом брат ушел, но пришла Кху, та, первая девушка нашего племени, которую я украл у ее старого отца и взял себе в жены. Она была молода и прекрасна, как газель, у нее были блестящие глаза! — продолжал говорить нараспев кафр, погруженный в свои странные думы. — На ее шее было ожерелье из стеклянных шариков, а на руках и на ногах любимые тяжелые медные браслеты. И она глядела на меня полными слез глазами, и она звала меня с собой, звала в страну теней, куда она ушла, заболев съедающей человека «черной болезнью».

— Слушай, ты, черт! Замолчи, ради Бога! — сказал Бернштейн, чувствуя, что и его охватывает какое-то тяжелое настроение, словно предчувствие ужасной беды.

Негр вдруг вскочил на ноги с криком:

— Слушай, белый! Слышишь?

Бернштейн прислушался. Он, казалось, уловил отголоски далекого грома…

— Ты слышал? — протягивал вперед, во мглу ночи, руку кафр. — «Дух озера Лунга». Он оскорблен тем, что мы пришли сюда. Он грозит нам.

— Глупости, говорю тебе, глупости! — ответил немец и, взяв кафра за плечи, толкнул его по направлению к шалашу.

Утром, едва только рассвело, Бернштейн криком поднял заспавшихся товарищей.

— Вставайте! — кричал он. — Черт знает, в какую глупую историю мы, в сущности, вляпались. Да поднимайтесь же!

Во мгновенье ока все были на ногах.

— Что случилось? Чего ты кричишь? — обратился к Бернштейну с вопросом Анри Кайо, протирая глаза. — Черт! Я так сладко спал, мне снилось, что я начал копать на том самом месте, где стоит наша хижина, и вдруг натыкаюсь… Каменный гроб, а там — алмазы. Доверху великолепные алмазы, по крайней мере на десять миллиардов франков.

— Ты лучше погляди на реку! — тоном упрека сказал ему Бернштейн.

Кайо машинально взглянул по указанному направлению и пробормотал проклятье: река вздулась, она с шорохом-плеском катила теперь свои мутные волны. Раздулся и рукав, отделявший островок от материка, и по нему тоже бежали короткие сердитые волны. А сам островок, вчера еще простиравшийся по меньшей мере на треть километра по длине и на четверть по ширине, словно растаял: над водой была не больше, как половина его прежней поверхности. По остальному пространству ходили невозбранно те же мутные волны.

— Наводнение! — воскликнул, попятившись, бельгиец.

— Да. И мы отрезаны от материка, — в тон ему отозвался Бернштейн угрюмо. — В верховьях выпал колоссальный ливень. Ну, и вот…

— Вздор! Вода ничего нам не сделает. Напрасная тревога.

— Ты так думаешь? — хрипло засмеялся Бернштейн. — Посмотри! Пять минут назад, раньше, чем разбудить вас, я воткнул прут у берега. Теперь этот прут в воде. Я измерил его вышину. Знаешь, сколько в нем было? Два фута. Теперь осталось не больше фута. За каких-нибудь пять минут вода прибыла на целый фут. Понимаешь? В протоке сейчас по меньшей мере два метра, перейти вброд нет физической возможности.

— Можно переплыть!

— Не советую пробовать. Посмотри, как бурлит, как бешено крутится вода! Самого сильного пловца во мгновение ока затянет в бездну.

— Проклятье! — пробормотал обескураженный бельгиец. — Но мы же можем отсидеться на деревьях. Деревья много лет стоят тут, значит, островок крепок, его не смоет.

— Да. Но нас может смыть и с деревьев. Наконец, ты забываешь, что если мы очутимся в воде, нам придется считаться с крокодилами. Это уже не то, что перейти вброд мелкий рукав, распугав пресмыкающихся хотя бы выстрелами.

— Ты сводишь меня с ума своими попреками! — завопил бельгиец.

— Было бы с чего сводить-то! — пробормотал Бернштейн. — Ты был уже сумасшедшим, когда затягивал нас сюда.

— А, дьявол! — яростно закричал бельгиец. — Чего ты хочешь? Чего ты от меня требуешь? Ну да, ну, я виноват! Вы из-за меня попали в опасное положение…

— Успокойся!

— Я не могу! Я вижу, что я навлек на вас всех беду. Но что же делать? Хотите, я покончу с собой тут, на ваших глазах? Нет, вы этого хотите?

И он схватился за револьвер. Но Ван-Ховен, следивший за каждым его движением, с поразительной быстротой вышиб револьвер из руки Кайо.