Утешение для изгнанника

— Я не удивлюсь, если у вас родится совершенно здоровый ребенок, — заговорил Исаак. — Некоторые женщины, сеньора, живущие в самые счастливые времена, теряют детей, многие, живущие в голоде и хаосе войны, имеют их. Общего правила не существует. Но вам нужно делать все, чтобы помочь ребенку, и больше не слушать пустую болтовню. Если Ракель снимет старые бинты, будет ясно, что у вас с раной.

— Папа, мне понадобится свет. Сеньора, можно открыть ставни?

— Конечно, — вежливо ответила Франсеска. — Роза не открывала их из-за моей головной боли.

Ракель открыла ставни и достала свои ножницы, чтобы срезать старые бинты, жесткие от засохшей крови.

— Папа, нужно размочить их, чтобы снять с раны. Можно?

— Да. Размочи вином с водой и осторожно снимай. Нужно приложить к ране целебной мази, чтобы она заживала, как следует.

Едва Ракель сняла последний жесткий бинт с шеи пациентки, вернулась Роза с новыми бинтами. Ракель наклонилась, чтобы осмотреть рану.

— Ничего страшного, — сказала она. — Судя по тому, что говорили, сеньора, казалось чудом, что вы остались живы. Вы будете ощущать боль еще несколько дней, но могло быть и хуже.

— Нет, не могло, — сказала Франсеска, и слезы вновь заструились из ее глаз. — Я напрасно испортила себе внешность, потому что еще жива — во всяком случае, до тех пор, пока ношу ребенка.

— Чепуха, — сказала Ракель. — И не двигайтесь так. Ни к чему, чтобы рана открывалась вновь, когда я накладываю на нее мазь. Ну, вот. Теперь перевяжем вас снова, но бинтов на горле будет поменьше.

И она аккуратно наложила и завязала бинты.

— Ракель, посидишь с ней? — спросил Исаак. — Мне нужно поговорить с Розой. Возможно, она поможет нам развеять эти сомнения, и сеньора Франсеска вновь сможет спокойно спать.

— Конечно, папа.

Уходя, они слышали, как Ракель твердо говорила:

— Начнем с этого обжаренного кусочка хлеба и с маленькой чашки бульона. Если съедите это, дам вам час отдыха, потом снова потревожу, чтобы поели.

Выйдя с Розой во двор, Исаак услышал негромкие звуки, издаваемые сидящими вместе людьми, которым было нечего сказать друг другу.

— Кто здесь? — спросил он.

— Все мы, — ответил Понс. — То есть я, Хуана, Хайме и Сибилла. Мы так потрясены, что не можем разговаривать. И все не способны заниматься обычными делами.

— Юсуфа с вами нет? — спросил Исаак.

— Нет, — ответила Хуана. — Не знаю, куда он делся.

— Он в кухне, болтает с Фаустой и с кухаркой, — сказала Сибилла.

— Где его, наверняка, кормят еще одним завтраком, — сказал Исаак. — Но это придется прекратить, он нужен нам здесь.

— Фауста, — крикнула Хуана. — Пришли сюда Юсуфа.

Через мину ту Юсуф вышел во двор и сел рядом с Исааком.

— Рана Франсески заживает, — сказал Исаак, — и вскоре она избавится от физических страданий. Но она только сказала то, что очень рассердило меня.

— Франсеска рассердила вас? Чем же? — спросил Понс.

— Она сказала мне, что напрасно испортила свою внешность, потому что еще жива — во всяком случае, до тех пор, пока носит ребенка.

— Она не может думать, что из-за шрама от раны я перестану ее любить, — сказал Хайме. — Пойду, скажу ей…

— Пока что не ходите. Время для этого еще будет. Сейчас Ракель уговаривает ее поесть. Да и все равно, она не поверит вам полностью, пока вы не увидите шрама. Вот другое, что она сказала, вызвало у меня гнев и дало мне понять, чего она страшится.

— Она определенно страшится казни, — сказала Сибилла. В голосе ее слышался холод, который ощутили все во дворе. — Это единственное, что не может быть приведено в исполнение, пока она носит ребенка.

— Но почему? — спросил Хайме с отчаянием. — Что такого сделала Франсеска, за что ее казнить? Я не могу в это поверить. Когда мы познакомились, она была почти ребенком. Не была ни распущенной, ни строптивой, однако за ней наблюдали с большой, любовной заботой. Будучи на Мальорке, я не слышал о ней никаких слухов. В конце концов я влюбился в нее и поэтому расспрашивал разных людей, что они знают о ее характере и происхождении.

— И что они говорили?

— Они сказали мне — это были серьезные люди, нотариус, с которым мы имели дело, крупные торговцы шелком и редкими тканями, не деревенские сплетники — что она милая, добрая, скромная девушка. Мать ее была вдовой, они приехала из Эмпорды с мужем, дворянином из хорошей семьи, но бедным, который надеялся улучшить свое положение на островах. Он умер, и она вышла за богатого, уважаемого торговца, который воспитывал Франсеску как родную дочь. Когда мы получили вести от ее тети, то с удивлением узнали, что ее семейство жило неподалеку от Фуа, но поняли, что ее родные уехали оттуда в Эмпорду, а оттуда на Мальорку.

— И где родилась Франсеска?

— На Мальорке, — сказал Хайме.

— В Бельвианесе, — сказала Сибилла одновременно с ним.

— Так где же? — спросила Хуана.