О, чтобы не было слишком поздно!.. Нет ничего более безнадежно горького, как это – «слишком поздно!». И это ужасное сознание: уже не выпросишь, не вымолишь прощения – никогда! Уже не примиришься – никогда! Слишком поздно! Никогда эти навек остывшие уста не скажут: «Бог тебя простит, и я прощаю!» Никогда эти навеки сомкнутые глаза не взглянут прощающим, радостным взором, и всегда будет стоять в угасшем взоре этот скорбный, глубокий упрек: «Зачем? Зачем ты меня обидел, оскорбил? Зачем сделал так больно?» О это безнадежное, запоздалое раскаяние, это беспомощное: «Прости! Прости меня!» – отчаянным воплем вырывающееся из надорванного сердца. Да избавит нас всех Господь от этого ужаснейшего страдания!
И все же, если оно с тобой случилось, если беспомощное, запоздалое раскаяние терзает твое сердце, убивает твою душу своим невыносимым гнетом – все же и здесь одна только любовь может тебя спасти от полного отчаяния. Любовь привлечет тебя к Богу, приведет к подножию Креста – к Тому, Кто на Кресте молился за Своих мучителей:
Итак, одна любовь до гроба и за гробом спасет нас в нашем общении с нашими ближними, одна любовь отнимает у смерти ее страшное жало!
И сейчас, в эти тяжкие, мучительно тяжкие дни всенародной нашей страды, когда смерть каждый день косит жизни наших братьев, когда нет почти семьи, где бы не плакали о раненых, убитых и плененных, – сейчас, в эти дни глубокой скорби и бесконечных слез, сейчас больше и крепче, чем когда-либо, нам надо помнить эту Божественную, эту единственно спасительную заповедь:
В любви легче страдать, легче терпеть, легче жить. В любви легче отдавать Богу наших дорогих и близких в Его руки, в Его любовь… Любовь наша, провожая наших отшедших за могилу, восходит с ними до Самого Господа. Любовь до гроба, любовь за гробом, любовь во Христе Спасителе нашем, Воскресшем и Воскрешающем! Ему же любовь, благодарение и слава во веки! Аминь.
Святитель Феофан Затворник[20]
. Отшедшие живыНу что же нам теперь, плакать или еще что? Я думаю, радоваться за N. Слава Тебе, Господи! Не будет уже более маяться на этой прескучной и прескудной всем земле. Может быть, за себя поплакать надо? Не стоит… Много ли тут осталось? День-другой, и сами туда же пойдем. Я всегда был той мысли, что по умершим не траур надо надевать, а праздничные наряды, и не заунывные петь песни, а служить благодарный молебен. У нас все кверху ногами перевернулось (№ 1469)[21]
.Милость Божия буди с вами! Нельзя не поскорбеть: такова уж душа наша; но в меру, и притом небольшую. Что главное у человека – тело или душа? Душа – главное. Когда душа жива, человек жив. А когда умирают, что умирает, душа или тело? Тело; а душа остается жива. Стало быть, умершие – живы; живы и ваши родители. Они только отлучились от вас и стали жить в другом месте. Туда же и вы в свое время перейдете – и увидитесь. Разлука у вас только временная. Потому и говорю, что не поскорбеть нельзя; только немножко, как скорбят, когда выезжают из дома в школу (№ 1473).
Что отшедшие живы, только другою жизнью, живут сознательно, пребывают в общении между собою по тамошним условиям и порядкам, и на нас посматривают и к нам приходят, слышат наши молитвы о них, и о нас молятся, и делают нам внушения, все по тамошним законам и порядкам, а не как вздумается, – это должно считать положительно верным, хотя ничего определенного по всем этим пунктам сказать не можем. Бывает и здесь на земле, проявление сочувствия душ, по коему душа душе, по поговорке, весть подает. Подобные сему взаимодействия можно допустить и у живых с умершими, или отшедшими. В письмах о том, «Что есть духовная жизнь», указывается всемирная стихия – эфир. По ней действия душ одной на другую могут проходить, как электрический ток по телеграфной проволоке. Препарат телеграфный тут есть сердце… (№ 1471, 21 июля 1891 года).
Кладбище! Что за нужда о нем хлопотать? Где ни похоронят, все одно. Душе же какая помощь от места похоронения тела? ‹…› Коли что неладно в душе, не сдобрить того похоронами (№ 1490, 3 марта 1881 года).
Я не умею горевать об отходящих, когда уверен, что они отходят ко Господу. Как горевать о них, когда они радуются? Если они видят нас (а точно видят), то как им неприятно видеть наши слезы! Сказал бы, что плачем о себе, что их теряем, и это неладно. Ибо они не перестают быть близкими к нам, только невидимо, вместо видимого… они еще ближе становятся к нам. Ибо видимое бытие разделяется пространством, а невидимое сокращает разделение(№ 1480 а).