Утешить Пейтера

Они стояли с потерянным видом — Пейтер без флейты и разлученная с кольцом Анна. А чего она стоила без волшебного кольца? Ничего. Она почувствовала это уже на обратном пути, потому что Пейтер ни разу не взглянул на нее и не произнес ни слова. И когда они молча расстались и Анна направилась к себе домой, на всем пути к новостройкам она не посмотрелась ни в одно окно, боясь того, что оно ей покажет.

Но после того, как Анна заперлась в спальне, даже Матсика не пустила посмотреть, что она делает, карманное зеркальце старшей сестры подтвердило ее опасения. Она видела в нем настоящее чучело. Волосы всклокочены, глаза распухли от слез, которые Анна лила, когда бежала по улицам, и от тех, которые пролила, когда папа отругал ее за то, что она убежала из-за стола, и от последних слез, когда Матсик, заступаясь за нее, надерзил папе и схлопотал одну или три оплеухи, чтобы учился придерживать язык. Но еще горше плакала Анна, стоя под люстрой, глядя на свое лицо и думая — разве можно такую любить? Если даже она сама себя не любит.

Позже, уже среди ночи, ей пришло в голову, что в универмаге можно купить другие кольца за два с полтиной. Да только такого волшебного кольца уже никогда не будет. Чего доброго, достанется такое, с которым она будет казаться некрасивой, а то и уродиной.

И Анна тихонько подошла к кровати Матсика и разбудила его.

— Можно, я лягу рядом с тобой? — спросила она.

Матсик повернулся, открыл глаза и пробурчал что-то нехорошее. Очень уж он был злой. И Анна стала его утешать, дергая к себе подушку.

— Бедный Матсик! — говорила она. — Расстроился, оттого что тебе попало?

— Вот еще! — огрызнулся Матсик. — Отдай подушку!

Но Анна терпеливо продолжала утешать, ведь для того и будила его. Обещала, если он будет лежать тихо и слушать, рассказать, как она была русалочкой и почти по-настоящему спасла утопающего.

— Это было так жутко, Матсик, так жутко, я уже думала, что умру, но тут… — рассказывала она.

Но тут она заметила, что Матсик уснул и не слышит ее.

И наступил канун Иванова дня

И наступил канун Иванова дня. На лугу установили столб, украшенный цветами и лентами, и вечером вокруг столба начались танцы. Заводила Калле играл на гармошке, и людей собралось видимо-невидимо. Анна сидела и представляла себе, что она тоже танцует. Будто на ней красная жилетка и зеленая юбка, и волосы длинные, до колен, и она танцует лучше всех, так танцует, что все завидуют, глядя на нее! В это время откуда-то притопал Пейтер и уселся рядом с ней. Только сел и сразу начал талдычить, что ему скоро надо домой возвращаться, но Анна его не слушала.

— Посмотри назад! — прошептала она.

И они стали незаметно оглядываться. По чести говоря, они смотрели больше назад, чем вперед, потому сзади них сидела особа в неслыханно короткой юбочке. Пейтер успел посмотреть три раза, Анна — целых пять. Особа была нездешняя, из первых в году туристов. Она обняла за плечи другого туриста, потом они встали и ушли. Такая воображала, даже не взглянула на Анну и Пейтера, идет и смеется, хоть бы постыдилась.

А потом смотреть на народные танцы стало уже не так интересно, да что там — просто опасно. Анне поминутно приходилось нагибаться, потому что Мариетт носилась как полоумная по всему лугу. Не дай бог, увидит Анну рядом с Пейтером! Кое-кто из собравшихся на праздник взрослых просил Мариетт угомониться и не мешать выступлениям танцоров. Они не знали, что это за человек! Мариетт гонялась за Сусси, а когда поймала бедняжку, стала с дикими воплями скакать вместе с ней так безобразно, что один взрослый вынужден был подойти и сказать ей, чтобы она убиралась вон. Мариетт на минуту опешила, потом заорала во всю глотку:

— Не твое собачье дело, старый хрыч!

Правда, Сусси в это время сумела улизнуть, и Мариетт так разозлилась, что ее пышные локоны стали похожи на ежовые иголки. Только она снова высмотрела Сусси и хотела броситься за ней, как появился сторож и схватил нарушительницу порядка за шиворот. Казалось, наконец-то они избавятся от Мариетт, но тут она увидела Анну, хотя та согнулась в три погибели за спинами соседей по скамейке. Увидела и на миг остановилась, потом и Пейтера заметила, и совсем застыла на месте, сколько сторож ни тянул и ни дергал ее. Стоит и таращится, медленно открывая свой широкий зубастый рот. И надо же было Пейтеру в эту самую минуту дернуть Анну за рукав:

— Мне пора уходить, Анна! Мне надо домой!

Сторож тянул Мариетт изо всех сил, но она будто в землю вросла, только рот открывался все шире и взгляд явственно говорил: «Так-так! Ты здесь вместе с Пейтером!»

— Анна! — твердил Пейтер. — Слышишь, мне надо идти!