Утешитель

Молчаливая женщина, одетая до шеи в темное платье, безмолвно проводила К. М. до прихожей. Перед дверью он изловчился и с возгласом «ах, ягодка» ущипнул мамочку ниже спины и ледяно ужаснулся: место ущипа было гладко и твердо. «Пластмасса», – подумал он. Мамочка безо всякого выражения лица повернула его за плечо к двери, подтолкнула на площадку и залязгала дверными механизмами.

Липко потея от перенесенных волнений, К. М., придерживаясь за грязные стены, спустился по лестнице и вышатнулся на улицу.

Когда он осознал себя сидящим на высоком табурете перед стойкой пивного бара, был поздний вечер.

К. М. попытался слезть с высокого сиденья, оно повернулось, и, едва не свалившись, он остался сидеть и тогда попытался рассмотреть, что происходит вокруг. Он долго фиксировал положение тяжелой головы и фокусировал глаза на отдельных предметах. Рядом с ним и за его спиной особи обоего пола различной изношенности пили и вокалировали ритмические звуки, не похожие на природные сигналы.

– П-попался, г-голубчик, – сказал сам себе К. М. – Достукался. И з-здесь а-авт-т-томаты. Н-надо уходить в лес. С-скажите… – Он увидел бармена и пытался разглядеть усы на лице распорядителя удовольствий, усы плавали по лицу и никак не желали остановиться под носом. – Лес от-т-тсюда д-далеко?

– В лес надо ходить днем. Ночью в лесу одни волки. Темно, – ответил бармен, поправляя усы на воротнике рубашки. – Да вот, за вами пришли.

К. М. оглянулся и увидел девушку в светлом.

– В-вам чего, г-гражданочка?

– Наконец-то ты нашелся, – сказала она, обнажая в улыбке белые ровные зубы. – Пойдем домой.

– К-куда? – не понял К. М. – Вы от них, девочка? – Он подбородком мотнул на сидевших вдоль стойки. – П-по п-пятницам не утешаю. И в-вообще. Со всеми неисправностями обращайтесь к Брему. Бюро ремонта. Там специалист по электронике Брем.

– Пойдем, – мягко, ласково и настойчиво сказала она и взяла его за руку. Я отведу тебя домой.

– На с-склад! – возгласил К. М., опираясь на теплую надежную руку и сползая с высокого табурета. – Отнеси меня на склад. Разложи по полкам. Ноги отдельно. Селезенку отдельно. А себе что возьмешь? – Он заглянул в лицо девушки и пытался рассмеяться. – А-а, понимаю. Все вы одинаковы…

Ворча и поругиваясь, прижимая локтем покорную руку спутницы, он осторожно пробирался между столиками к выходу.

На улице вечерняя прохлада освежила его, сознание по краям прояснилось, и он мучительно и напрасно силился добраться до сути какой-то важной мысли, как все пьяные люди, но мысль ускользала, как тротуар под ногами. Пошатываясь на ходу, удерживаясь, он говорил с хмельным тщанием:

– П-простите, милая, за невальяжность. Я как зюзя… прохиндей… неоправдываемый, во! Вы не думайте чего плохого… я исправлюсь. Буду стойкий и скучный, как – ик! – пардон, икота. Если вы хотите. А вы сами не синтетическая? А, все равно. Среди них тоже бывают как настоящие. Мы можем любить друг друга на расстоянии. Экстрема линеа амаре…

10

Он выплывал из глубин сна, из мягкой невесомой взвешенной мертвой цепкой тины, устремляясь вверх, раздвигая руками, головой, телом вязкость образов людей, животных, деревьев, растений, предметов, состояний, соединений, разъединений, смешиваний, сочетаний, – проскальзывал, проплывал, продирался, протискивался к желанию: чтобы хватило дыхания и сил вынырнуть и досмотреть сон жизни, и когда вынырнул и выдохнул мертвый воздух и вдохнул живого, свежего, колючего, так даже застонал от блаженства.

– Наконец-то, – произнес негромкий голос, и, прежде чем до него дошел смысл слов, он ощутил, что она здесь, присутствует, как соответствует, рядом, спокойно-неколебимая, близостно-надежная защита, награда, предел мокрым волнам суеты. И тогда он понял обостренную внутреннюю тишину – ни разум с чувством не устраивали возни под равнодушным оком правоты, ни совесть в душу не била, как в набат бунта, как в бубен табу. Он с радостным страхом ощутил, что беззапретно свободен.

– Лапсяоглод? – спросил он хрипло и незнаемо.

– Три дня и три ночи, – певуче ответила она.

– Алаледотчыта? – Он повернул голову на подушке. Посмотрел.

Она сидела в кресле между изголовьем постели и столом, положив руки на какое-то шитье на коленях. Колени были круглы, малы, тверды, пальцы рук тонки и подвижны.

– Ты спал целых восемьдесят часов, – сказала она, удивляясь. – Я пришивала пуговицы на твои рубашки. Вот. – Она подняла с колен рубашку и растянула рукава на стороны. – Какие смешные застежки – пуговицы, – рассмеялась она.

– А по-твоему, лучше рукава до пола и чтоб назад завязывались? Ты, голубушка, не с приветом? Как-то странно разговариваешь.

– Да, голубь, – кивнула она старательно, – я пришла к тебе с приветом.

– Знаю, – поморщился он от хлынувшей головной боли. – Рассказать, что солнце встало? Отвернись, я тоже встану.

– Можешь не стесняться, – рассмеялась она, – я все видела. Ты бредил, как заведенный, и потел, как землекоп. Тебя приходилось каждые три часа вытирать насухо и переодевать. Поэтому я знаю, из каких частей ты состоишь.