Утешительная партия игры в петанк

Театр теней…

Первая тень кивнула, вторая махнула рукой, очередная собака бросилась к ним на встречу, третья тень показала на них пальцем, четвертая, совсем маленькая, вдруг побежала к деревьям, пятая прыгнула через огонь, шестая и седьмая захлопали в ладоши, восьмая разбежалась и, девятая наконец обернулась.

Шарль тщетно щурил глаза и заслонялся от пламени ладонью, Лука сказал правду: взрослых здесь не было. Встревожился… Пахло горелой резиной. Разве не опасно, что они в своих кроссовках лезут в огонь?

Чуть не упал. Его палочка-выручалочка сбежала от него. Последняя тень, которая обернулась, та, у которой волосы были стянуты в хвост, наклонилась, раскрывая объятья, и Лука бросился в них.

Дзинь! Как шарик в пинболе.

— Хэллооууу, мистер Спайдермен…

— Почему ты всегда говоришь «спай-дер-мен», — расстроился он, — я тебе сто раз говорил, надо произносить «спидер-ман»…[141]

— О'кей, о'кей… Извините, бонжур, мсье Спиииидерман, ну что, жизнь прекрасна? Будешь участвовать в нашем турнире по смертельным прыжкам?

Она выпрямилась и отпустила его.

Ага! Догадался Шарль, малыш его разыграл. Родители вовсе не умерли, просто сейчас их нет дома, а девица, присматривающая за детьми, позволяет им делать все, что угодно.

У не слишком благоразумной девицы, которую против света, как он ни старался, ему было не разглядеть, оказалась неотразимая улыбка. Хотя и с изъяном. Один из резцов слегка налезал на соседний зуб.

Он проскользнул в ее тень, хотел поздороваться, чтобы свет не бил в глаза и… все же был ослеплен.

Слишком много она пережила, чтобы наниматься в няньки к чужим детям, и все, что он увидел на ее лице, несмотря на улыбку, это подтверждало.

Все.

Она дунула на выбившуюся прядь, чтобы лучше разглядеть его, сняла толстую кожаную рукавицу, вытерла руку о штаны, и подала ему, таки измазав и его смолой с опилками.

— Добрый вечер.

— Добрый вечер, — ответил он. — Я… Шарль…

— Очень приятно, Чарльз…

Она произнесла его имя по-английски, и, услышав, что его называют по-другому, он вдруг растерялся.

Как будто бы он уже и не он. Стал легче и… четче.

— Я Кейт, — добавила она.

— Я… Я приехал с Лукой за… Достал из кармана «косметичку».

— Понимаю, — улыбнулась она несколько иначе, натянуто, — пыточный аппарат… So, вы приятель Ле Менов?

Шарль задумался. Знал, как принято отвечать в таких случаях, но уже чувствовал, что пудрить мозги такой девушке бесполезно.

— Нет.

— Вот как?

— Был когда-то… Я имею в виду Алексиса и… да нет, ерунда… старая история.

— Вы его знали, когда он был музыкантом?

— Да.

— Тогда я вас понимаю. Когда он играет, он мне тоже друг…

— Он часто играет?

— Нет. Alas…[142]

Молчание.

Вернулись к принятым нормам.

— А вы откуда? Подданная Ее Королевского Величества?

— Well… Yes и… нет. Я… — продолжила она, вытягивая руку, — я отсюда…

Ее рука очертила все: костер, детей, их смех, собак, лошадей, луга, леса, реку, капитана Хаддока, усадьбу с просевшей крышей, первые звезды, полупрозрачные, и даже ласточек, которые, в отличие от нее, силились очертить своими скобочками все небо.

— Здесь очень красиво, — прошептал он.

Ее улыбка затерялась где-то вдалеке.

— Сегодня вечером, да…

Встрепенулась:

— Джеф! Ну-ка закатай свои треники, а то спалишь их, малыш…

— Уже пахнет жареной свининой! — раздался чей-то голос.

— Джеф! Мешуи! Мешуи![143] — подхватили другие.

И Джефу пришлось присесть и закатать перед прыжком свои треники из стопроцентной синтетики с тремя адидасовскими полосками.

То есть с шестью, поправил сам себя Шарль: как бы он ни был сбит с толку, предпочитал оставаться точным, это его успокаивало.

Ладно, шесть так шесть. Только не пытайся нас провести…

Вы о чем?

Эй… «Очень красиво», выслуживаешься, значит, а сам разглядываешь ее руку.

Конечно… Вы видели, как она прорисована? Столько мускулов на такой тонкой руке, это же удивительно! Ну и что?

Эээ… Простите, но линии и изгибы это все же моя профессия… Как же, знаем…

Чей-то восхитительный хохот прервал нашего зануду Джимини-Крикета.[144]

Сердце у него так и оборвалось. Шарль медленно повернулся, определил источник этого фонтанирующего веселья и понял, что приехал не зря.

— Анук, — прошептал он.

— Простите?

— Вон там… Она…

— Да?

— Это она?

— Кто она?

— Вон та малышка… Дочка Алексиса?

— Да.

Это была она, Та, что прыгала выше всех, визжала громче всех и смеялась как сумасшедшая.

Ее взгляд, рот, лоб, и тот же отпетый вид.

То же тесто. Та же закваска.

— Хороша, правда?

Шарль, на седьмом небе, согласно кивал ангелам.

В кои-то веки взволнован радостно.

— Yes… beautiful… but a proper little monkey,[145] — подтвердила Кейт. — Она еще задаст жару нашему другу Алексису… А ведь он так старательно спрятал все выдающееся в футляр, с ней он еще попляшет.

— Почему вы так говорите?

— Насчет футляра?

— Да.

— Не знаю… Мне так кажется.

— Он совсем перестал играть?

— Почему, играет… Когда немного выпьет.

— И часто с ним это случается?

— Никогда.

Уже известный нам Джеф прошел мимо, потирая икру. На этот раз и впрямь пахло жареным.

— Как вы ее узнали? Она не очень-то на него похожа.

— По бабушке.

— Это та, которую дети звали Банук?

— Да. Вы… знали ее?