Утятинский летописец

Плод этого брака Маша Тумбасова рука об руку с Катериной Тихменевой шла по главной аллее городского общественного сада. Сегодня здесь собрался весь город. Квартировавшие в Утятине офицеры и солдаты отдельных частей Таганского пехотного полка под командованием полковника Александра Флегонтовича Соловьева покидали город.  Вечером в Благородном собрании будет бал, а сейчас в ротонде военный оркестр играет марши.

– Ты не права, Машенька. Что твой батюшка женился на Софье Анисимовне, вовсе не означает, что он перестал любить тебя.

– Не перестал… если вообще любил. Заметь, я не сказала, что ко мне кто-то переменился. Только пока я жила дома, меня матушка любила. Дедушка наезжал или меня к нему возили. Он меня баловал. Потом, как матушка заболела, меня в пансион отправили. Как славно, что и тебя туда определили!  Иначе кто бы меня утешал!

– А меня Софочка утешала. Я совсем маленькой туда была определена. Как я плакала, расставаясь с папенькой! Но что было делать. Денег у папеньки совсем мало было, нужно было дедушкин долг возвращать. А тут Ишеева обещалась за пансион платить. Если бы не Софочка, я, право, умерла бы.

– Это какая Софочка?

– Когда ты в пансион поступила, она уже пепиньеркой была. Мадмуазель Котова.

– А, славная такая. Как она пела дивно! Голосок просто ангельский. И не сердилась на наши шалости. Впрочем, там все славные были. И учительницы, и пансионерки. Кроме…

– Аглаи Барташевской!

Произнесли это барышни хором. И засмеялись.  Первой перестала смеяться Маша:

– Вернулась я из частного пансиона в родной дом. А там… обнова: мачеха и двое маленьких детей. Отец брови супит, мачеха язвит. В своей комнате не могу одна побыть. Все считают возможным зайти без стука: и мачеха, и дети, и прислуга.

– Чем же ты Софье Анисимовне не угодила?

– Не знаю. Она Лизаньку очень любит, но девочка слишком на меня похожа. Мамаша все говорит, что будет красавицей. А на меня посмотрит, и огорчается. Ну и скажет: не то, что сестра твоя, верста коломенская. А характером сестрица в родительницу: злая, жадная. Вася, он мягче.

– Да, Маша. Хоть бы Ефанов к тебе посватался!

– Пора, Кита, бросить эти фантазии! Мы уж восемь лет с тобой из пансиона. Никто к нам не посватается. Не красавицы мы, приданого нет, да и годы. Ну, ты, положим, на два года моложе. И миленькая, и не такая дылда. А мне бы в компаньонки к какой-нибудь старой барыне.

– Господь с тобой, что ты говоришь такое.

– А я полагаю, что тетушка Марья Афанасьевна кого-то из нас  в столицу заберет компаньонкой.  Конечно, из приличия скажет, что в гости. И я совсем не против. Только сразу надо спросить, сколько жалованья положит.

– Да как же это возможно?

– Сдается мне, от чужого человека брань легче терпеть. И за деньги, а не так, как сейчас.

– Деньги? Вот за Аглаей Барташевской, говорят, большое приданное дают. Только и она пока не просватана. Ой! Помяни черта, и он тут как тут.  Машенька, смотри: в экипаже и с кавалерами.

– Это кто с ней? Ты же знаешь, я близорука.

– Верхом Коневич и сам полковник Соловьев! А в коляске твоя родня Черемисинов.

– Какая родня! Так, седьмая вода на киселе. Мы и не знаемся.

– А говорили, что сватался он к тебе.

– Когда в уезд приехал из столицы, он первым делом к папеньке явился. И ко мне проявлял особое внимание. Тогда дедушка умер, он думал, я наследница.  А когда узнал, что Зосимки заложены и перезаложены и на торги выставлены, он сразу к нам дорогу забыл.

– Ефанов не таков!

– А Ефанову маменька выгодную партию ищет. И будет об этом. О, медам! Рада встрече!

Навстречу барышням шли Анна Адамовна Шпильман с дочерями в сопровождении подпоручика Лёве и голубоглазого кудрявого подростка. Старшая из сестер, Марта, училась с Машей и Китой в пансионе.

– Узнаете нашего кавалера? – спросила меньшая Шпильман, Нюта. – Гимназист Коленька Петров!

– Это вам он по родству Коленька. А для нас Николай Николаевич.  Помните меня, господин Петров? Лет семь назад мы с вами на детском празднике у Барташевских волхвов представляли.

– А еще рыцарями на мечах сражались, – ответил покрасневший мальчик. – Рад встрече, Марья Игнатьевна.

– А Катерина Ивановна ваш тулупчик, ленточкой перевязанный, в руках держала. Она была пастушкой, а тулупчик ваш – овечкой.

– Как же! Две маленькие барышни, не помню уж, кто, хотели овечку погладить. Очень я боялся, что они тулупчик мой унесут.

– Помню-помню! С трудом слезки сдерживал. Анна Адамовна, вы куда всем обществом направлялись?

– Просто гуляем, Машенька. Не желаете присоединиться к нам?

– С удовольствием! Кита, предложи руку Анне Адамовне! А я, с вашего позволения, на Николая Николаевича обопрусь. Барышни, не возражаете, что я вашего кавалера умыкну?

Поворачиваясь, она успела поймать благодарный взгляд Марты. Маша не расположена была к большому обществу, но увидела, что барышням Шпильман нужно было с подпоручиком переговорить, поэтому и пошла по аллее с Коленькой, закрыв собой барышень от взгляда матери.

– А расскажите мне, господин гимназист, о столице. Вы ведь в Петербурге обучаетесь? Я ни разу там не была!