Утилизация (СИ)

Нас осталось восемь без Галины Ивановны. Мы встали в пары. Статная высокая Жанна с черноволосой Софьей (Умой Турман) впереди, Ирочка рядом с добрейшей Викой за ними, две красавицы Нина и Мила следом, Лиза в платье мешке и я хромая, бесцветная моль — замыкающие. Против пятерых охранников у нас было небольшое численное преимущество. Если и Арнольда включить в нашу команду, то всё не так и плохо.

Собаки, увидев, интенсивное движение около столовой, снова выскочили из будок и подняли лай.

— У меня каша осталась, — сказала Нина, глядя огромными серыми глазами на брехавших собак.

— У меня омлет. Зря не взяла, — тихо откликнулась Мила, поправив карамельные волосы, густой волной, спадавшие на плечи.

Стройные, симпатичные девчонки словно были из модельного бизнеса. Миле очень шли очки в дизайнерской оправе, а Нине рваные обтягивающие джинсы. Взгляды мужчин с трудом отлипали от их точёных фигур. На мгновение охранники показались мне обычными похотливыми самцами. Но это был самообман, мы находились в их власти, и желание доминировать со всеми вытекающими никуда не делось.

Охранники оставались всё теми же злобно-равнодушными упырями, у которых имелась неизвестная нам цель, витавшая в воздухе.

Мы молча, как заключённые, двинулись по дорожке к нашему корпусу. Оборотень-инструктор не отсвечивал, шёл позади. Я усмехнулась. Оценивает мою задницу при хорошем освещении. От злости меня потрясывало, но это чувство было гораздо лучше, чем тухлая беспомощность и жалость к себе. Я никого не убивала и не позволю измываться над собой.

На торце нашего корпуса висел противопожарный щит. На нём были закреплены предметы для тушения пожара: топор, лопата, ведро, внизу стоял закрытый ящик с надписью «Песок».

Ущипнув Лизу за руку, я указала на щит. Заметив полные ужаса глаза бедной Лизы, я тут же пожалела о содеянном.

Единственное средство самозащиты запуганной женщины был побег, да и тут могли возникнуть сложности. Чувствуя раздражение, которое во мне вызывала Лиза, я мысленно одёрнула себя. Но мы, действительно, как две сиротки соответствовали друг другу. Лиза своим присутствием усиливала моё чувство неполноценности. В её платье — мешок можно спокойно насыпать картошки, никто бы и не заметил подмены.

Мы дошли до беседки, и я оглянулась. Инструктора не было. Злость, державшая меня в напряжении, схлынула. Хорошо, что ушёл. Не хочу его видеть.

Муж всё время жил в моей голове, я не могла ни о чём думать, кроме как о нём, не могла освободиться от навязчивых мыслей. Ожидание того, что он может сделать со мной, было гораздо страшнее реальности. Фантомы ужаса перекрывали кислород, погружая меня в сон наяву, где я бродила в лабиринте без выхода.

Рождение дочери загнало меня в ловушку самобичевания. Не было, кажется, ни минуты, чтобы я не думала о том, что сама допустила всё это, не пожалела невинное дитя, позволив так обращаться с собой. Что я за мать, у которой не получилось сохранить жизнь ребёнка?

С маниакальным упорством я хлестала себя обвинениями. В горячке и полусне я жаждала вернуться обратно, изменить прошлое, а по ночам, когда удавалось уснуть, мне снилось, как я избиваю мужа, кричу ему в лицо, рыдаю, захожусь в истерике.

Внутри беседки мы расселись на свежеокрашенных лавочках.

— Минуту внимания, — сказал Бур, подойдя вплотную к деревянным перилам. — Мы не будем ходить за вами по пятам, и сопровождать до туалета. Сейчас ждём полицию, до её появления, никто не имеет право покинуть территорию лагеря.

Наше настороженное молчание стало ответом.

— Всё понятно?

Арнольд согласно закивал головой.

— Конечно, мы будем здесь. Я прослежу. Никто никуда не собирается уходить. У девочек насыщенное расписание занятий на все три дня. Вы можете не волноваться и спокойно идти по своим делам.

При этих словах мы переглянулись. Утренняя «линейка» с демонстрацией оружия взывала незамедлительно «покинуть территорию», и успокоительная тирада Арнольда ни черта не успокаивала.

Сейчас голос Бура был даже доброжелателен, он на лету переобулся в «доброго полицейского», но рукоятка пистолета всё так же торчала за поясом. Охранники зашли на веранду, открыли дверь центральной спальни, вынесли оттуда стулья и расположились на веранде, лицом к нам.

Они же сказали, что уйдут?

Никто ничего не собирался нам объяснять. Мы просто оказались под прицелом четырёх пар глаз. Невозможно было отвлечься, сосредоточиться, не думать о людях, сидящих напротив.

На старых досках крыши беседки кое-где виднелись надписи. Их кто-то нацарапал на дереве гвоздём в каком-то лохматом году. Изучение изречений вроде «Маша 6 отряд» или «Лялька — пупсик» не спасло меня от желания взглянуть в сторону охранников. Их присутствие было сродни изощрённой пытке.

Призыв Арнольда к контролю над дыханием ворвался сквозь душную пелену мыслей.

— Самопознание начинается с тела, — сказал Арнольд, — без чего мы не можем прожить и двух минут? — обратился он к нам.

Глухое молчание. Никто словно не слышал его вопроса. Волновало только одно. Почему посторонние люди препарируют нас своими взглядами? Что им надо?