Утка, утка, Уолли

Рамону мне послал сам Господь. Она разминала мне плечи, пока я, жалобно подвывая, излагал свои соображения и горько жаловался на жизнь. Меня убило предательство Сью. Предательство поистине вселенских масштабов. Сью — единственный человек в этом мире, который действительно меня знает, — подло ударила меня в спину, а я даже не подозревал о том, что она что-то такое готовит. Она знала все мои слабости. Я доверял ей безраздельно, и она этим пользовалась без зазрения совести. Она мне изменяла. Интересно, когда это все началось? Я вспоминал все ее телефонные звонки за последние несколько месяцев. Все ее сообщения в голосовой почте. Все ее оправдания, почему она не придет ко мне вечером, куда она едет на выходные и чью собаку ей надо отмассажировать завтра. И как выясняется, все это время она развлекалась с Дизи. Такой вот массаж во всех позах. С этим жалким придурком! Тупым, как коряга! С этим обоссанным мудаком! Мне вдруг подумалось, что в свете того, что я знаю теперь, тот досадный инцидент в сортире предстает в совершенно ином свете. Теперь понятно, почему Дизи тогда надо мной насмехался! Он спал с моей девушкой! Она изменяла ему со мной! Хотя, может быть, дело не только в желании крутого самца ущемить неудачливого соперника и лишний раз доказать свое превосходство? Может быть, он неспроста нарывался на ссору? Может быть, это было никакое не совпадение, и мы не случайно столкнулись друг с другом тогда, в сортире. Может быть, эта якобы случайная встреча должна была стать первым шагом в осуществлении какого-то плана, который я спутал в самом начале, нассав на ногу Дизи? Может быть, Дизи должен был что-то сказать или сделать, чтобы они со Сью могли приступить к исполнению своего плана. Надо будет еще поразмыслить об этом как следует… Допустим, Дизи зашел в туалет не без причины, и если бы я тогда не окатил его мочой, я бы сейчас не скрывался от разъяренного Лайонза, не сидел бы в этом вонючем мотеле и не трясся бы за свою жизнь… И ОПЯТЬ ЖЕ… Как будто мне было мало предательства этой сучки, этой лживой, коварной, безжалостной и бессердечной твари… Она не просто вонзила нож мне в спину. Она вырвала его из раны и ударила еще раз. Еще глубже, еще больнее. Я томился без любви и ласки, в которых она мне отказывала под любым мыслимым и немыслимым предлогом. Потому что ей было кому подарить и любовь, и ласку. Она забрала у меня самое дорогое. Единственное существо, которое я любил по-настоящему и которое тоже любило меня. Мою собаку. Это было не просто предательство. Это было… Я даже не знаю, как это назвать. В тот день, когда Доктор пропал, я чуть не умер от горя. И это не просто фигура речи. Мне в жизни не было так плохо. И все — из-за нее! Из-за Сью!

А потом появилась Рамона. И буквально вернула меня к жизни. В самую темную и, казалось бы, безысходную ночь души она помогла мне воспрянуть духом. И сейчас она была рядом со мной. И искренне радовалась за Доктора, про которого я ей столько всего рассказал вчера вечером.

— Я уже жду не дождусь! Хочу скорее его увидеть! — сказала она.

Она не стала возвращаться к нашему прерванному разговору о настоящих и вымышленных именах. Она все понимала. И не хотела меня грузить. Я и так был загружен по самое не хочу.

Через пару минут пришел Кевин с целой охапкой еды. В руках он держал огромную коробку с пиццей и большой белый бумажный пакет. В пакете лежали два алюминиевых лоточка с горячими спагетти. С мясными тефтелями и просто с сыром. Теперь в номере пахло, как, наверное, пахнет в итальянском доме, когда там готовят еду на заблеванной кухне.

Впрочем, Кевин и Лу не обращали внимания на запах. Они набросились на еду с таким пылом, как будто не ели как минимум несколько дней. Мне показалось немного странным, что они не разбудили босса. Как-то это невежливо. Неуважительно.

— Он всегда так крепко спит? — спросил я.

— Это из-за лекарств. Они навевают сонливость, — проговорил Кевин с набитым ртом.

— И чрезмерную раздражительность, — добавил Лу, отправляя в рот сложенную пополам треугольную дольку пиццы.

Мы с Рамоной тоже взяли себе по кусочку пиццы с копченой колбасой. Наверное, она была даже вкусной, и при других обстоятельствах я бы отдал ей должное, но сейчас мои мысли были заняты другим, и у меня, как говорится, кусок не лез в горло. Тревожный знак, очень тревожный. Если Уолли Москович не рад большому куску свежей пиццы, это значит, что все очень плохо. По-настоящему плохо.