Но Лера стала рассказывать об отце: как он плох, гаснет, а старые тетки бестолковы, беспомощны, ничем не могу помочь. Сейчас она поедет в Ашхабад, чтобы организовать лечение, нанять сиделку. Может быть, ей самой придется пожить с отцом, тогда она возьмет сына из детсада, потому что он оказался сейчас и без матери и без отца. Чтобы поехать к старику, она должна получить внеочередной отпуск, за свой счет, конечно, но дело в том, что экспедиция сейчас здесь, в Марах, занята очень срочными камеральными работами, и начальник уперся — и ни в какую. Алеша советует уйти с работы. Но она не знает. Все так сложно…
Я спросил:
— Когда ты едешь в Ашхабад?
— Завтра, ташкентским поездом. Алешу я не дождусь, а мне хотелось вас познакомить. Петя, я тебя очень прошу. Ты должен это сделать! — Она настойчиво, умоляюще заглядывала мне в глаза. — Тебе неловко, да? У тебя какие-то обязательства дружбы? Но ты пойми, что тут страдают невинные люди, ты должен встать на их защиту, это гораздо важней…
Я сказал, что меня смущает другое. Во-первых, как это я ни с того ни с сего приду на заседание бюро обкома? Меня никто не звал…
Она это устроит. Она поговорит с кем-то. Меня пригласят.
Во-вторых, я не член партии.
Да, но я официальное лицо: представитель газеты, который находится здесь в официальной служебной командировке! Я имею право присутствовать. Это несомненно. Это точно.
Для нее не существовало препятствий. Если б я лежал в горячке, с температурой сорок, она бы, наверно, нашла средства поднять меня с постели и заставить пойти.
— Ну и любишь ты своего Алешу, — сказал я. — Неужели он такой замечательный?
— Он-то замечательный, но дело не в этом. Он просто не виноват, понимаешь? И он, и Гохберг, и остальные хотели только сделать как лучше, ускорить темпы строительства — понимаешь? — а их обвиняют в том, что они нарочно искалечили технику. Это очень подло. Сводят с ними счеты. Я видела эту комиссию, куда нарочно подобрали старых специалистов, пенсионеров: их тут называют «кетменщики»…
— Но ведь Ермасов будет защищать Карабаша и Гохберга, — сказал я. — Он сказал, что будет драться за них как лев. Я сам слышал.
— Еще бы! Конечно, он будет защищать их. Не только их, но и самого себя. Ермасов — лицо заинтересованное. А вот если выступит представитель газеты… Петя, ты меня извини! Я так наседаю знаешь почему? Потому что меня страшно мучает одна мысль…
— Какая?
— О том, что, если б не я, ничего бы этого не было. Я понимаю, что это не так, что тут глубокие причины, производственные или какие-то другие, и все-таки ведь он написал эту статью в отместку за то, что случилось, правда ведь? Значит, я в какой-то степени виновата? Вот что меня мучает, и поэтому я мучаю тебя, а ты, как человек ленивый и нерешительный…
Она улыбнулась и взяла меня за руку.
— Что — я?
— Посылаешь меня, наверно, к черту и не знаешь, на что решиться. Но ты останешься, Петя. И выступишь. Потому что нельзя допускать, чтобы осуждали невинных людей.
— Это точно, — сказал я. — Это уж точно: нельзя.
23
Итак, я остался в этом городе еще на два дня. Лера уехала. Атанияз вернулся из аула и тоже сразу уехал: его зачем-то срочно, телеграммой, вызвали в Ашхабад. Днем я мотаюсь по коридорам и лестницам Марыйского управления, выцеживаю из сотрудников все новые факты, цифры, имена и рассказы о стройке, потом обедаю в ресторане «Мургаб», потом иду к Искандерову с намерением сыграть партию в шахматы, если он не занят срочной работой и жена не загружает его какими-нибудь хозяйственными делами, например купанием детей. У него двое детей. Он хочет уходить из многотиражки. Его мечта — переехать в Ашхабад и поступить в республиканскую газету.
Если Искандеров купает детей, я возвращаюсь в гостиницу и не знаю, чем заняться. На город обрушился снеговой ураган. Улицы завалены снегом, температура упала до минус одиннадцати. Ночью я мерзну под двумя байковыми одеялами, накрываюсь пальто и даже, стыдно признаться, текинским ковриком, который висит на стене возле кровати.
Девятнадцатого мне говорят, что заседание бюро обкома отложили на два дня, то есть до двадцать первого. В песках произошло несчастье: снежным бураном отогнало на юг большую отару овец, несколько тысяч голов. Керкинский райком партии обратился к руководителям стройки с просьбой помочь колхозным машинам пробиться на юг. Всеми операциями по спасению овец занимается Пионерная контора. Если бы я выехал на трассу, как предполагал, шестнадцатого, за день до бурана, вся эта история развернулась бы у меня на глазах и я, наверное, сам увязался бы с каким-нибудь бульдозером на юг. Ведь это сюжет, это дорогого стоит: спасение овец в буране!