Утоли мои печали

– Вот и хорошо, – кивнула Глафира Сергеевна. – Пусть они со своим интересным проектом сами и разбираются. А тебе, Гришенька, пора осесть. Пришло время. У всего есть начало, и у всего есть завершение. Отбегал ты свое по стране, пришло время размышлений, подведения итогов и глубокого осмысления прошлого жизненного этапа, не зря же двенадцать лет проскитался: божественное число. То, что ты тогда говорил Петруше, отстаивая свое право на побег, в большинстве своем было чистой правдой: и про состояние науки, и про ученых, и про преподавание, да про все, за что у тебя душа болела. Но прошло двенадцать лет, многое в стране изменилось, и в науке в том числе. Пусть далеко не все идеально и в порядке, осталось еще множество проблем в этой отрасли, так и ты уже не мальчик, а муж серьезный. Стоять в сторонке и зло критиковать – уже не по твоему статусу и душевному устройству. Имеешь свой взгляд, свою позицию, видишь недостатки – так иди и делай все, на что способен, чтобы исправлять ситуацию, поднять науку. Отстаивай свою правоту, вноси предложения, выступай, публикуй свои предложения, пробивай, если понадобится. Предлагай новое направление в науке, старайся донести до высших эшелонов свои выводы, но на благо. Понимаешь, на благо и продуктивно, а не на разрушение пустой критикой стороннего наблюдателя. А еще повторюсь, иди преподавать, у тебя это прекрасно получится, есть в тебе этот дар. Пора подвести итог и начинать новый жизненный этап. И еще, – она взяла его за руку, посмотрела в глаза и строго наказала: – Никогда не обижай Марьяну.

– Я постараюсь, – что мог, пообещал Григорий, наклонился и поцеловал бабушкину руку.

На следующий день думали отменить всякое отмечание, но Глафира Сергеевна настояла, клятвенно пообещав, что будет крайне осторожна, переутомляться и нервничать не станет и вообще – это радостное мероприятие, а положительные эмоции, как известно…

Ночь Григорий провел в усадьбе. Без Марьяны. Засиделся с бабулей, стараясь увести ее от серьезных тем, да она больше и не пыталась ничего важного с ним обсуждать, видимо, сказав все, что хотела. Он показывал ей свои новые снимки, рассказывал какие-то курьезные и смешные истории, а она вспоминала всякое из своей жизни с дедом. Так и посмеивались, пока бабушка в одно мгновение не заснула. Вершинина сменила на посту Евгения Борисовна, которая и уведомила, что уже почти час ночи.

Он было заторопился в соседний дом, да остановил себя – час ночи, наверняка Маня уже спит, ведь и на самом деле вчерашнюю ночь они практически не спали. И как бы ему до подсасывающей в горле тоски не хотелось отправиться к ней, хотя бы лечь рядом, обнять, прижать к себе, Вершинин решил не беспокоить девушку, тем более что проверил – свет в ее доме не горел. Значит, спит.

Она, разумеется, спала, но, как выяснилось утром, всю ночь ее входная дверь оставалась не запертой для него.

Застолье получилось очень душевным. Приехали родители Григория и, как ни странно, Костик с Ольгой и дочками, пришел сосед Роман Евгеньевич, приехали два друга Петра Акимовича да трое поселковых друзей семьи, ну и Марьяна с Григорием.

Так что планируемые домашние посиделки превратились в настоящий праздник, и песни пели под гитару, которую принес с собой один из соседей, стихи читали – ну, это старая гвардия затеяла, но и Марьяна к ним присоединилась, и даже танцы устроили.

Получилось весело и очень живо. А вечером Марьяна с Григорием пошли провожать поселковых гостей, заодно решив прогуляться.

На следующий день Вершинин уезжал. И сегодня их с Марьяной ждала прощальная ночь.

Может, от осознания этого, или от грусти, внезапно охватившей их двоих, или от множества недосказанного, они молча долго бродили по окрестностям поселка.

И сорвались прямо на пороге в исступленные поцелуи, когда поздно вечером пришли в дом, и не могли оторваться друг от друга и перевести дыхание. Остановились, замерли, только когда оказались в постели и смотрели друг на друга, тяжело дыша от желания и возбуждения и… и снова ухнули в свою взаимную страсть…

– Почему ты… – начал спрашивать о чем-то Григорий и не договорил, подбирая слова, не зная, как правильно сформулировать вопрос.

Уже совсем глухой ночью, после короткого сна, сразившего их обоих наповал сразу же за стремительным и ярким соединением и после второго – нежного и чувственного, когда они проснулись и лежали расслабленные и разнеженные, ему вдруг захотелось узнать, понять…

– Помощь нужна? – усмехнулась Марьяна. – В формулировке.

– Да, как-то с ней сложно, – хмыкнул он и, сразу же сделавшись серьезным, предпринял вторую попытку: – Я хотел спросить, почему ты ни разу не задала мне вопроса: когда я приеду, есть ли у меня женщина и что между нами происходит, какие отношения? В том смысле: почему никогда не пытаешься выяснить, что я к тебе испытываю и какие у меня намерения? Да вообще! – раздосадовался он на свое косноязычие и дурацкие подростковые вопросы, по какой-то причине так сильно его волновавшие.