Утоли моя печали

– Из любопытства, иностранцы же, посмотреть, какие они… А когда Николая убили, машина от гостиницы исчезла и появилась только раз, когда его в Углич повезли хоронить. Случайно увидел возле универмага, только номер уже был другой.

– А вы не ошибаетесь? Слишком много случайностей, – усомнился Бурцев, однако фельдшер подумал и уверенно покачал головой:

– Никогда не ошибаюсь. Мои ошибки слишком дорого стоят. Я очень внимательный и наблюдательный человек. Если что заинтересует, я потом автоматически отмечаю всякие изменения и новые ситуации. Вроде бы и не нужно, а глаза работают и голова тоже. Вот, например, – он снова вернулся к семье Кузминых, – я про родственников Николая столько всего запомнил, и все свежо. Допустим, точно знаю, это не первый случай, когда они кого-нибудь тайно содержат в своем доме. Был там еще один человек, глубокий старик, лет девяноста, и тоже никому не показывали. Но я его видел несколько раз. По ночам выходил во двор подышать свежим воздухом. Девочка гуляла еще засветло, а старичок исключительно ночью и тоже под присмотром. Я наблюдал его целый год! А потом он умер. Его тайно куда-то увезли и похоронили.

Бурцева словно током пробило от последних слов.

– Увезли? И похоронили? – переспросил он вслух, мгновенно вспомнив окованный золотом череп-кубок.

– Должен заметить, без всякого медицинского освидетельствования и документального подтверждения смерти.

– Когда это было? Хотя бы примерно?!

– Тише, не кричите, – фельдшер обрадовался, что наконец-то заинтересовал следователя. – Могу сказать точно – шесть лет назад, зимой. Откуда и когда он взялся у Кузминых не знаю, но увезли его мертвого в легковой машине. Завернули в ковер… Представляете, и это интеллигентные люди!

Неизвестного старца похоронили в Зубцовске тоже шесть лет назад, в восемьдесят седьмом…

– Кому еще говорили об этом? – Бурцев подтянул к себе Сливкова – тот с достоинством освободился, поправил ворот рубашки.

– Неоднократно писал в областную прокуратуру, естественно, анонимно никто не обратил внимания. Вы же понимаете, не могу открыть своего имени, Студеницы – городок очень маленький, а эта загадочная семья Кузминых и все, кто к ним приезжает, представляют определенную опасность… Почему они увезли хоронить Николая в другой город? Почему именно в Углич? Что это за традиция – увозить и прятать покойников?.. И еще, подумайте, отчего это жена Алексея Владимировича, Ольга, не вернулась с похорон? Да-да, та самая жена-девственница?

– А она что, не вернулась? – окончательно обескураженный, спросил Бурцев.

– И не вернется, – уверенно заявил фельдшер. – Потому что заочно выписалась. И никто не знает, жива ли она…

– Скажите, а у этой старушки родственники есть в городе?

– Никого! Одинокая была… Но в доме у нее сейчас живет квартирантка! вспомнил Сливков. – Даже не квартирантка, а как бы сказать… последовательница этого самого Прозорова. Молодая, красивая женщина, учительница, но живет странно!

– Обливается водой на морозе? Ходит босой по снегу?

– И не только! В ней что-то колдовское есть. Ученики ее обожают, а я боюсь, она их в секту свою незаметно всех переманит. Это дело надо остановить!

– Остановим, – пообещал Бурцев, чувствуя какое-то странное оцепенение мыслей и чувств.

Taken: , 1

6

После гибели брата Алексей Владимирович срочно вызвал племянницу из Санкт-Петербурга, где она только начала учиться на юридическом факультете, и буквально посадил под замок, не разрешая выходить даже во дворик собственного дома. Мало того, запретил приближаться к расшторенным окнам, говорить по телефону и снимать трубку, когда кто-то звонит. Он не пустил ее в Углич на похороны Николая, оставив в забаррикадированном доме вместе с дальним родственником Василием, прибывшим сразу же, как получили известие о трагедии. Этот тридцатилетний детинушка, разумеется, никаким боком к семье Кузминых не относился – дядя представлял родственниками всех, кто приезжал и останавливался у них, – а скорее всего был вызван для помощи и охраны. У Васи был добродушный вид из-за ранних глубоких залысин и розового румянца, но внешность его оказалась обманчивой, ибо, наблюдая за порядком и безопасностью в доме, он проявлял неумолимую жесткость и рубил на корню все просьбы о прогулке. Не действовали ни комплименты его богатырской силе, ни хитрости и уловки. Однажды, когда ночью Наталья не могла заснуть и расплакалась, вспоминая брата, Вася услышал, хотя находился далеко, на первом этаже, пришел, молча сел рядом и гладил ее волосы целый час. Алексей Владимирович с женой Ольгой тогда еще находились в Угличе на похоронах.

И загладил боль. Потом она уже больше не плакала и только тосковала.