Утоли моя печали

Он выложил перед Бурцевым письменное заключение – целый трактат, касаемый каббалы и сатанизма. Распрощавшись с ученым, Сергей подробно изучил сочинение и почувствовал «жажду сердца». Дело по зубцовскому старцу действительно было прекращено и находилось в архиве. Пришлось идти на поклон к Фемиде, поскольку требовалась виза, чтобы вытащить его из бумажного кладбища. И она подмахнула ему требование, однако знания и специализация Бурцева неожиданно потребовались для дела другого, но, как потом выяснилось, незримыми нитями связанного с городом Зубцовском.

В Свято-Кирилловском монастыре неизвестными лицами был похищен монах по имени Рафаил, и теперь иерархи Православной Церкви требовали досконального расследования на высшем уровне, поскольку подозревали очередное ритуальное убийство. И, видимо, хорошо досаждали руководству, что началось кое-какое шевеление: стали искать, кто же работал по таким делам, и оказалось, в прокуратуре уцелел один Бурцев. Ему и отдали дело, но не для производства, а чтобы профессионально отписался и успокоил церковников.

Едва взяв дело в руки, Бурцев подскочил от неожиданности: монаха в миру звали Владислав Губский – тот самый морской офицер, что несколько лет носил за президентом чемоданчик с «ядерной кнопкой», в общем, старый знакомый. Из тех материалов, которые находились в тощем деле, было неясно, как бывший каперанг попал в монастырь. И никому в голову не пришло сопоставить его с тем самым Губским, дело на которого было прекращено, изъято и осело где-то в не доступных простым смертным секретных архивах. А сам он, освобожденный от уголовной ответственности по причине полной невменяемости, отправлен до конца жизни в закрытую психлечебницу.

После доклада у руководства возник легкий шок: тут пахло не свихнувшимся в какой-нибудь «горячей точке» сатанистом – спланированной операцией и иностранной разведкой, а значит, и громким скандалом на весь мир. Тем более время подходящее: Запад трясется и воет от страха, пытаясь выяснить, в чьих руках сейчас находится русская «ядерная кнопка».

Как выяснилось, спецслужбы уже рыщут повсюду и беспорядочно, однако при этом, как обычно, скупы на информацию, поставляемую в Генпрокуратуру.

Бурцеву полностью развязали руки, как бывало в мирное время, и наделили всяческими полномочиями, как и положено во время революции.

В подмосковной психлечебнице, куда отправили Губского, следы терялись: было документальное подтверждение, что больной из-за перегрузки закрытого отделения переправлен в Томскую больницу республиканского значения вместе с другими, однако туда прибыли все, кроме каперанга. То ли выкрали, то ли попросту сбежал по дороге, а медики из корпоративных интересов спрятали концы в воду. Начинать следовало с монастыря, куда Бурцев и отправился в командировку, причем с легендой московского сноба-следователя, которого отрывают от важных дел розысками какого-то монаха – руководство боялось любой огласки…

Все это напоминало страуса, спрятавшего голову в песок. Работая в Оптиной пустыни, Сергей хорошо изучил монастырскую жизнь и устав: если человек ушел от мира и принял постриг, то настоятель знает о новом иноке буквально все, каждый его шаг, поступок, грех, всякую его самую тайную мысль. Правда, есть тайна исповеди, но есть ли она в данном случае, никто гарантировать не может. Слишком неординарной личностью был каперанг Губский, слишком много умел, видел и помнил, чтобы это кого-нибудь не заинтересовало, кроме святых отцов.

Не случайно же его похитили…

Свято-Кирилловский монастырь находился в черноземной зоне, среди распаханных озимых полей, по-зимнему занесенных снегом, но мокрых и непролазных, зато на холме, подпертом быстро нищающими, некогда крупными совхозами. Наполовину разрушенный, он напоминал взятую долгой осадой и отданную на разграбление крепость: огромные прораны в каменных стенах, частью снесенные, частью ободранные купола, будто ядрами исклеванные храмы и братский корпус. Из срезанного до половины шатра колокольни торчала ржавая емкость – звонницу переоборудовали под водонапорную башню, откуда до сих пор питались оба совхоза. Разор был настолько мощным, что все следы реставрации, если смотреть издалека, растушевывались и терялись, однако, поднимаясь на травянистый холм, обнесенный проволочной поскотиной, Бурцев стал замечать, что основная церковь покрыта уже новой, потускневшей от кислотных дождей оцинковкой, восстановлены кресты, залатаны и только еще не выбелены стены, да и братский корпус – под шиферной крышей, со стеклами в окнах и дымами над трубами.

А дорожки между заснеженными цветочными клумбами вычищены и посыпаны белым речным песком.

Обряженные в серую, тюремную одежду послушники разгружали тракторную телегу с каменным углем, таская его ведрами в кирпичный сарай.