Утоли моя печали

«Он в таком состоянии уже почти не испытывает боли!» — говорил доктор маме с папой и Кирилл видел, что они начинают доктору верить. Вот и хорошо. Пусть они еще побудут с ним, посидят спокойно рядом, держа руки «семейным замком», пока это еще возможно. Это у них была такая игра, которую он придумал в первые месяцы болезни, когда и самому ему было очень плохо, и родители почти не выходили из состояния паники и страха за него, когда готовы были на любые жертвы, чтобы вылечить единственного сына. Три года они вытаскивали его из болезни, а он подтаскивал их друг к другу. У них не получилось, а вот у него — да, все-таки получилось! Кирилл подумал так и тут же устыдился: ну, это же не сам он придумал себе болезнь, ему ее дали потому, что он просил день и ночь: «Господи, сделай так, чтобы папа и мама не разводились! Возьми от меня все что хочешь, только помири их!» Наверное, у Бога не было другого средства их образумить, а то бы Он, конечно, обошелся и без Кирюшиной болезни. Но Кирилл не жалел о цене, которую заплатил за их примирение: вот уж чего он никак не хотел, на что не согласился бы, если бы его спросили, — так это остаться жить при разведенных папе и маме! В долгие часы без сна он иногда спрашивал себя, не зря ли он так настойчиво просил Бога любой ценой сохранить их семью? Он даже пытался представить себе, как это было бы, если бы он жил с одной мамой: у папы появились бы другие дети, и не было бы уже ни поездок вдвоем с отцом на рыбалку на дальние лесные озера, не было бы их дружной возни в гараже с папиной машиной, ни игры в шахматы по вечерам… А если бы он остался с отцом? Он даже представлять себе не хотел, как это, например, засыпая, не почувствовать, как мама, закончив свою возню на кухне, тихонько входит в его комнату, подтыкает ему одеяло и тихонько целует его в макушку, которую он предупредительно выставлял наружу перед тем как заснуть… Даже сейчас, когда все уже было в порядке, когда папа и мама снова любили друг друга и искали друг в друге поддержки, когда уже и младший братик Костик родился, Кириллу страшно было вспомнить о том времени, когда в семье каждый день звучало страшное военное слово «развод».

Мама и папа думают, что Кирилл стал таким верующим во время болезни, потому что он надеялся выпросить у Бога исцеления. Как бы не так! Ему просто некого больше было просить, чтобы папа с мамой помирились, кроме Бога. Бабушки и дедушки в этом деле были бессильны, да они и не пытались воздействовать на его родителей. Вот и пришлось решать эту проблему Кирюше с Богом…

И запутавшийся в каких-то взрослых тайнах отец, и гордая, оскорбленная и непримиримая мама, узнав о его болезни, так и кинулись друг к другу, забыв и об обидах, и о каких-то там тайнах. Все перестало для них иметь значение, кроме Кирюшиной болезни. Вот тогда-то он и придумал «семейный узел»: Кирилл берет за запястье мамину руку, мама — отца, а отец берет рукой запястье сына. Получается крепкий «семейный узел». Он приучил их тоже думать, что таким «узлом» они все могут удержать друг друга. Поняв, что они помирились, Кирюша не стал просить Господа об исцелении — он оставил это на Его усмотрение. Он даже слегка побаивался: вдруг он поправится, а они возьмут и снова начнут разводиться. Нет, он был хитрее! Он начал просить Бога о младшем братишке. «Если я уйду, а у них останется маленький, вроде как вместо меня, так они уж точно побоятся разводиться!» — сочинял он счастливое будущее для семьи. И Бог ему ответил — вскоре мама поняла, что будет ребенок. И папа ему очень обрадовался! Кирилл же понимал: каждый из родителей надеялся, что заботы о втором ребенке помогут другому пережить, если случится худшее. Кирюша ничуть за это на них не обижался — он-то знал, что не расстанется с ними, даже когда за ним придут! То есть он все равно будет их любить, даже еще крепче будет любить — оттуда. Но им-то, глупым, это не объяснишь… И вот Костик родился, и теперь ему уже полгода. Братишка еще маленький, но ручонки у него цепкие, хваткие и сильные, и если положить его ручку на мамино запястье, а мама возьмет папу, а папа — Кирилла, то узел получается очень крепкий. И вот он, Кирилл, уйдет — а узел-то и останется!