Утоли моя печали

Лечение шло с переменным успехом, но все-таки дело двигалось к выздоровлению. Поскольку я сама ввязалась в эту историю и втянула в нее отца Николая, я часто ездила навещать Альбину. Стараниями Иришки у нее была отдельная палата, и мы пытались появляться не все вместе, а порознь, чтобы она как можно меньше оставалась одна. Альбина вообще была славной девочкой, когда на нее не находило, с нею интересно и приятно было общаться, у нее даже были уже свои любопытные мысли о театре и кино. Она была все такая же хорошенькая, и даже лучше стала страдание ее одухотворило. Но когда на нее накатывала болезнь, ее было не узнать: лицо у нее как-то разом вдруг опухало, глаза становились тупыми и тусклыми, даже голос понижался на октаву. Почему-то и волосы у нее изменялись во время приступов: длинные и тонкие, обычно они лежали легкой пушистой гривкой, но во время подступов болезни волосы за день-два осаливались, становились жирными даже на вид и сосульками свисали на лицо. В такое время палату ее запирали и за нею устанавливался жесткий контроль персонала. Выраженных суицидных попыток больше не было, но порой Алька начинала кричать незнакомым хриплым голосом и требовать, чтобы врачи дали ей спокойно уйти из жизни в соответствии с ее правами человека. Но приступы эти случались все реже и реже, и наступило время, когда Алька попросила принести ей в больницу учебники и потихоньку начала заниматься, и занималась она упорно.

* * *

Однажды рано утром, во время чтения утреннего правила, я вдруг почувствовала жуткое и тоскливое стеснение в груди, в области сердца. «Уж не инфаркт ли?» — подумала я в панике, настолько сильной была боль. Но внезапно охватившая меня тоска была сильнее боли, и мне подумалось, что где-то с кем-то случилась или вот-вот случится страшная беда. Я кое-как дочитала молитвы, перешла к «помяннику» и, когда дошла до имени Альбины, впала в какой-то ступор и минут пять не могла вспомнить ее имя. «Ей стало хуже!» — сверкнула мысль, и я стала читать молитвы о болящих. Буквы в молитвослове ни с того ни с сего начали расплываться и перескакивать одна через другую. Почему-то верхний свет стал совсем тусклым; я прервала молитву и включила настольную лампу. Кое-как я дочитала молитвы, которые были в моем молитвослове, и пошла к телефону. Хотела позвонить батюшке и посоветоваться, но его не было ни дома, ни в храме. Тогда я позвонила Ирине. Та еще спала и ответила только на пятнадцатый звонок — или около того, я не считала.

— Иришка! Давай молиться об Альке: я чувствую, что ей худо!

Ирина начала расспрашивать меня, что именно я чувствую и откуда вдруг такие мысли об Альке, которой же стало гораздо лучше! И вообще, что я морочу голову себе и другим? Я поняла, что она еще не проснулась толком, и повесила трубку. Позвонила своим друзьям из прихода и попросила их молиться за тяжко болящую рабу Божию Альбину. Эти ни о чем спрашивать не стали, только пообещали: «Будем молиться!»

После этого я открыла акафист святому целителю Пантелеймону. Я не могла мысленно сосредоточиться на словах — и тогда стала читать вслух. Техника актрисы и небольшая молитвенная моя практика помогли — молитва зазвучала. И тут вспыхнуло в лампочке, и она с треском взорвалась. Я не стала собирать осколки, зажгла все свечи, какие были у меня на молитвенном столике, и стала читать дальше.

И вдруг рядом со мной раздалось угрожающее рычанье. Я оглянулась. Живу я на первом этаже, и окно моей спальни выходит в дворовый скверик. В окно на меня смотрела оскаленная морда чудовища с горящими глазами. Я вскрикнула, перекрестилась и стала читать дальше. Страшный черный пес начал громко лаять, заглушая мой голос. «Именем Господа Иисуса Христа — замолчи!» — крикнула я по наитию. И чудовище исчезло в тот же миг, а за окном, опираясь переде ми лапами на карниз, стоял добродушный и воспитанный бежевый канарский дог Фафнир, пес моего соседа и приятеля, режиссера с киностудии. Фафнир был чудной собакой с умным лбом и улыбчивой пастью он ВООБЩЕ сроду ни на кого не лаял со злобой, разве только играючи.

— Ты что, Фафик? — крикнула я ему, постучала по стеклу и погрозила пальцем. Растерянный пес виновато склонил голову набок и соскочил с окна.

Я выпила валерианки, оделась и вышла из дома. Тут же из-за угла вылетел какой-то пустой дребезжащий автобус без номера, чуть не задел меня боком, заехав одним передним колесом на тротуар, обдал меня зловонным выхлопом и укатил.

Так, ну и куда теперь? В больницу рано, посетителей пускают гораздо позже. «В храм!» — пришла мысль, и я поехала в любимый Владимирской собор на раннюю Литургию. По дороге я позвонила Ирине и велела ей подъехать ко мне: «После службы пойдем прямо в больницу к Альке!» Ирина даже не пыталась спорить, пообещала явиться и отыскать меня в храме.