Утонувшие надежды

— Я хочу сказать, Том...

— Но на сей раз я сделаю все как положено. Моя мечта о Мексике скоро сбудется.

— Том, я бы хотел...

Но Том опять оторвался от телефона и принялся переругиваться со своим компаньоном или компаньонами. Дортмундер ждал, облизывая губы и сжимая трубку, и, как только Том преодолел очередное «затруднение с дисциплиной», он торопливо произнес:

— Ты помнишь Мэй? Так вот, она переехала в Дадсон-Сентр и осталась там жить.

Не дал ли он маху? Стоило ли выдавать свою личную заинтересованность в этом деле? Впрочем, теперь уже было поздно.

— Все ясно, — ответил Том после короткого молчания. — Решила малость тебя поприжать, а?

— Что-то вроде того, — признался Дортмундер. Итак, он допустил промах.

— Ты знаешь, Эл, — продолжал Том. — На этот случай у меня есть одна мыслишка.

— Вот как?

— И вот что это за мыслишка: женщин на свете великое множество, а ты — один.

Дортмундер понял, что совершил не просто промах, а серьезную ошибку.

— Том, — сказал он, — я бы хотел предпринять еще одну попытку. Дай мне последний шанс, не взрывай плотину.

— Ради Мэй? — Голос Тома, и без того ледяной, зазвучал еще холоднее.

— Ради моей... э-ээ... профессиональной чести, — ответил Дортмундер. — Я не хотел бы потерпеть поражение. К тому же, как ты сам говорил, было бы лучше обойтись без облавы.

— Это верно, Эл, — ответил Том голосом, температура которого упала до абсолютного нуля. — Давай предположим — только предположим, не более того, — что я соглашусь, а ты так и не сумеешь уговорить свою бабу убраться подальше от плотины. А теперь давай подумаем, Эл, не захочется ли тебе в таком случае анонимно позвонить в полицию?

Вспотевшая рука Дортмундера, державшая трубку, слегка дрогнула.

— Честно говоря, я даже думать об этом не хочу, — сказал он. — И тем не менее мне кажется, что мы могли бы найти способ добыть деньги без применения взрывчатки.

— Ага... минутку, Эл...

Дортмундер прислушался. Послышался глухой стук, видимо, трубку положили на твердую поверхность. Далекие голоса яростно заспорили. Время от времени раздавался треск мебели и грохот тяжелых предметов, возможно, падающих тел. Затем столь же неожиданно наступила тишина.

— Эл! Ты еще здесь?

— Я здесь, Том.

— Полагаю, мне стоит приостановить подготовку, — сказал Том. — Короче говоря, я понимаю твои сложности.

— Именно для этого я...

— Но я в полной мере осознаю и свои затруднения.

Дортмундер молчал, дыша через рот и осознавая, что основное «затруднение» Тома — он, именно он, Дортмундер. На том конце линии послышался жалобный скулеж.

— Полагаю, нам с тобой придется поговорить наедине, Эл, — сказал Том голосом, в котором чувствовались маленькие острые колючки. — Давай, вали сюда.

«Я должен отговорить его, — подумал Дортмундер. — Отговорить во что бы то ни стало».

— Отличная мысль, Том, — ответил он, прекрасно понимая, что именно тот имеет в виду.

— Я на Тринадцатой улице, — сообщил Том.

Что ж, место подходящее.

— Ага, — сказал Дортмундер.

— Неподалеку от авеню «Си».

— Это довольно обширный район, — ответил Дортмундер.

— Вот как? — произнес Том так, словно впервые обратил внимание на это обстоятельство. — В общем, где-то между «Си» и «Ди». Восточная Тринадцатая улица, дом сорок один девяносто девять.

— Какой звонок нажимать?

Том хихикнул, словно рассыпая по полу ледяные кубики.

— Тут во всей округе не сыщешь замка, Эл, — сообщил он. — Входи в дом и поднимайся на верхний этаж. И мы с тобой славно поболтаем наедине.

— Хорошо, Том, — выдавил Дортмундер сквозь пересохшие губы. — Я сейчас же... кха... кха... сейчас же выезжаю.

49

Дортмундер поднимался по темной лестнице, держась правой рукой за шероховатые стальные перила и сжимая левой деревянный брусок сечением два на три дюйма и длиной около двух футов, подобранный им у мусорного ящика на улице в двух кварталах отсюда. Тома он не опасался, но по пути могли встретиться и другие люди.

Впрочем, до сих пор Дортмундеру никто не попадался, лишь порой наверху слышались торопливые шаги, а снизу доносились шорохи. Дортмундер продолжал неторопливо подниматься по лестнице здания, где вполне можно было снять фильм о второй мировой войне в Европе, если бы только удалось уберечь съемочную группу от грабителей. Со стен были содраны огромные куски штукатурки, и на серо-зеленой поверхности зияли белые шероховатые прорехи. Стекла на лестничных площадках этажей были выбиты, кое-где их склеили прозрачной лентой, кое-где из рам торчали лишь острые осколки. Белые шестигранные кафельные плитки, судя по всему, в течение долгих месяцев подвергались систематической обработке кувалдой, а затем окроплялись мочой и какой-то жидкостью с лекарственным запахом. Голые лампочки под потолком когда-то были закрыты матовыми плафонами. Об этом можно было судить по осколкам белого стекла, в изобилии валявшимся среди прочего мусора на полу.