Утопающий во лжи 2 (СИ)

Шаги хобгоблина с каждым часом, становятся всё короче. И медленно, неуклонно незнающие усталости скелеты, начинают брать воина в кольцо. Черты его лица не удается рассмотреть в деталях, но кровь, текущая из глубокой раны на лбу, видна ярко, даже в мире, где никогда не было красок, кроме серого цвета. Хобгоблин уже не пытается остановить кровотечение, вся его правая рука измазана по локоть в своей же крови.

Проходит ещё час этой бессмысленной погони. Воин не видит ориентиров и бежит, с надеждой продлить свою жизнь хотя бы ещё на мгновение. Дыхание срывается на хрип. Бежать сил уже нет, и хобгоблин переходит на шаг. Он делает ещё две попытки снова ускориться, но спотыкается и падает каждый раз. Ноги просто отказываются подниматься над землей. Но воин упорно шаркает ими по песку, оставляя длинные борозды. Оглушительный грохот миллионов костей, начинает накатывать как волна. Волна, которая требует сдаться. Сдаться неминуемой смерти, непреодолимой судьбе, своему отчаянию.

Воину хватает сил шагать ещё примерно час. Он падает и с трудом начинает ползти, уже хотя бы на миг, на шаг продлить свою жизнь этим позорным бегством. Хобгоблин ползёт, оставляя на сером песке, ярко красные капли крови. Скелеты уже полностью окружили его, наслаждаясь страхом воина, безвыходностью этой ситуации, и медленно подходят к нему.

Воин замирает на четвереньках, оглядывается вокруг себя и не понимая куда ползти дальше. Он не верит своим глазам. Не верит, что выхода нет. От бессилия и отчаяния его руки подгибаются и тело падает в серый песок этого мертвого мира. Сил не остается даже обреченно закричать. Скелетов отделяет не больше десятка шагов от хобгоблина. Крупный воин нежити, локтей шесть ростом. Медленно, буквально наслаждаясь каждым шагом, отмеряя их словно сам жнец смерти. Он заносит огромный меч над головой пока ещё живого воина. Хохот разносится по бескрайней пустыне, и в нём слышится наслаждение от этой охоты и презрение к жалкому трусу. Удар, брызги крови разлетаются по округе. Скелет окрашивается в красный цвет. По старым, потрескавшимся костям, течёт горячая, исходящая паром, в ночном холодном воздухе, кровь.

Скелеты, миллионы скелетов, от горизонта, до горизонта, замирают. Просто не понимая, куда стремиться дальше. Они так желали, догнать живое воплощение своих страданий и сделали это. Но что теперь, что им делать дальше. Где найти нового врага, где найти цель своего существования. И они находят. Крупный скелет, облитый кровью, начинает медленно покрываться связками, жилами. Дальше нарастают мышцы. Он понимает, что все вокруг смотрят только на него. И смотрят с жаждой, неутолимой жаждой убить его.

Рывок и он срывается с места, а его провожают взглядом миллионы скелетов. И медленно начинают идти за убегающим воином. В его голове ещё свежи воспоминания, ведь это он убил живого, это он восстановил справедливость, наказав проникнувшего в его мир иноземца. И теперь уже с ним происходит, что-то странное. В его груди начинает биться сердце. По венам струиться кровь им же убитого воина. Крупный скелет, наверное, уже просто воин, вырвался из толпы окружившей его кольцом нежити. Он бежал. Бежал быстро, и казалось медленным скелетам его никогда не догнать. Но проходил час, другой и новые легкие начинали гореть от усталости.

— Господин десятник, господин десятник — внезапно я слышу крик Мареш.

— Да твою же! — взревел я — чего ты орешь.

— Господин десятник, простите меня — упал воин на колени, услышав мой разъяренный голос — завтрак готов, а вас не удается разбудить уже десять минут.

— Встань Мареш — прошипел я уже спокойно — все нормально, свободен.

Ветеран вышел и закрыл полог в палатку. Мне с трудом удалось подняться, руки лихорадочно потряхивало, а в теле была слабость. В происходящие просто не верилось. Лет двадцать меня никто не будил. Я просыпался именно тогда, когда мне было это нужно. И никак иначе. Да что это вообще было. Это явно не морок, и не галлюцинация. А если бы меня не разбудил Мареш, что могло произойти в этом случае. Нервно перебирая в голове мелькающие воспоминания, я ничего не мог придумать. Отчаяние, эта тварь добивается от меня отчаяния. Ведь само видение меня вообще не напрягало. Ну, трус какой-то бежал от сражения, до последнего сопли размазывал по песку, как это меня вообще должно волновать. Оно скорее вызывало зевоту и раздражение, настолько всё это было неестественно. Инстинктивно я понимал, что это даже во сне. Но, то что я не смог самостоятельно пробудиться, это явно выходило за рамки обыденного. Теперь получается, и поспать, нормально не выйдет.

Покинув палатку, встретил напряженные и отчасти испуганные взгляды моих солдат. Да и плевать на них.

— Чего замерли — зло прошипел я — еда в горло не лезет.