Утопающий

– А у тебя что, Корито? – спросил учитель, и Ал вспомнил о своей ошибке.

– Я забыл форму, но играть могу, можно?

Физрук скептически посмотрел на него.

– Чтобы ты потом весь взмокший на улицу вышел? Нет уж, не хватало, чтобы заболел.

– Я сниму рубашку и надену один китель после урока, – парировал Ал.

– Так любишь волейбол? – еще более скептически поинтересовался учитель.

«Ненавижу спорт».

– Вы же потом пропуск поставите, – ответил Ал, словно говорил, что дважды два – четыре, и сразу же развернулся, чтобы учитель не успел возразить, и присоединился к команде Юдзуру.

Зря он его бросил. Юдзу первым возненавидел спорт.

Наблюдение за спортом никогда Ала не интересовало, самому же участвовать не в чем не хотелось. Напрягать мышцы, легкие – он был слишком ленив для этого. Но сейчас занятие показалось отдельной пыткой. Ал никогда не замечал, что, как это называют, «боится мяча». Сейчас же летящий на него мяч казался чем-то неприятным как взорвавшаяся у уха хлопушка или внезапно подошедший к тебе человек. Ал четко мог попасть в цель, хорошо понимая, куда нужно направить мяч. Мог заблокировать атаку, так как был выше многих своих одноклассников. Но у него чуть ли не начинали трястись руки, а рефлексы подсказывали уклониться от летящего на тебя снаряда, когда противник подавал. Его словно обстреливали, видя слабое звено в команде. Точно, обстреливали. Звук удара по мячу напоминал выстрел. Но почему до этого он нормально, криворуко, но без страха занимался целый год?

Мысль о том, что такая реакция с его стороны на обычный мяч не совсем нормальна, ускользнула за очередным раздосадованным, но теперь еще и раздраженным стоном его команды. Юдзуру тоже боялся мяча. От нехватки опыта, неумения или чего-то там еще мяч от его рук отскакивал только на пол. Он играл хуже Ала. И недовольство этим со стороны окружающих можно было учуять за версту. И это было нечестно. Юдзуру не виноват в том, что не умеет играть, каждый что-то не умеет. Но кого это волнует, когда они проигрывают?

– Бесполезный придурок.

Ал часто летал в своих мыслях и фантазиях. Сейчас они становились беспорядочными и цикличными, как кошмары. Но за недолетавшими разговорами вокруг эта фраза выстрелила, как подача, как пуля, врезавшаяся в мозг.

– Зачем вообще вставать, если ничего не можешь?

Ал обернулся. Говорили не с ним и не о нем. Но не услышать эти слова он не мог, потому что заговорили, как только Юдзуру скрылся за дверью туалета. Но главное, что друг не мог этого слышать. И все же когда Ал повернул голову, чтобы убедиться в этом, Юдзуру уже стоял к нему почти вплотную, подхватывая сумку. Ал открыл рот, чтобы сказать что-то другу, но тот направился к выходу, как ни в чем небывало, ни капли не изменился в лице. Значит, не услышал.

– Я подожду тебя снаружи, – бросил он и вышел.

Ал расслабленно наклонился, чтобы завязать шнурки на кедах и замер. Он только сейчас обратил внимание, что свои кеды, в которые Юдзуру переобулся после урока, тот так и не зашнуровал. Просто побыстрее покинул раздевалку.

Ал подхватил сумку, так и забыв снять рубашку, как обещал учителю. На выходе он резко затормозил и пробормотал:

– С каких пор ценность человека определяется в лишь одном неумении?

Ишидо, поизносивший те слова, из центра раздевалки его не слышал. Слышала лишь парочка тихонь, стоявших у выхода.

Ал ненавидел это. Изгой, человек, на которого всем было достаточно все равно, либо на которого достаточно злились, чтобы говорить такое. Но больше перейти черту им Ал не даст.

Юдзуру он нашел в школьном холле у своего ящика с обувью. Кеды он так и не зашнуровал – не было смысла, все равно пришло время надеть зимние ботинки, чтобы уйти подальше от злых языков.

– Юдзу, да забей ты на них, – запыхавшись, бросил Ал. – Они…

– Забудь, – оборвал Юдзуру, уставившись в пол.

– Все чего-то не умеют.

– Я сказал – забудь, – Юдзуру поднял голову, и Ал увидел на его лице то редкое недовольство, которое он не станет скрывать за вежливостью.

И Ал замолчал.

До места, где им нужно было расходиться шли молча. Снег не прекращался, Ал думал о том, что не видел нормального снегопада уже несколько лет, и что, если такая погода продолжит держаться, на улице будет лишь еще более грязно. Но белые хлопья, медленно тонущие в воздухе, чтобы коснуться промерзшей земли и исчезнуть, внушали спокойствие. Мячи, пули и мысли исчезли из головы, и даже непросохшие после душа под школьным краном хлюпающие ботинки не вызывали недовольства.

Юдзуру попрощался с видом, словно ничего не произошло, Ал лишь буркнул что-то нечленораздельное в ответ. Нечестно. Нелюбовь к нелюбви друга уважать самого себя сменилась на жгучее ощущение несправедливости. Он сам играл немногим лучше друга, так почему про него ничего не сказали? Почему он не заступился за Юдзуру, дал перейти черту, буркнул что-то озлобленно, но разве был от этого смысл, если даже обидчик этого не слышал? И почему Юдзуру молча стерпел?

«Уж лучше Лиза, чем Юдзу».