Утопический капитализм. История идеи рынка

Однако Маркс все-таки не принимает концепцию индивида в том виде, в каком она предстает в философии XVIII века. Отвергая гегелевскую идею универсальной воли, немало страниц он отводит и критике «Единственного и его собственности» Макса Штирнера, апологета роли индивидуальной воли. Индивидуализм Маркса формируется в процессе критики, в котором можно выделить три этапа:

1. На первом этапе Маркс разоблачает фикцию изолированного индивида, обосновывающую целый ряд теорий первичного общественного договора, в соответствии с которыми свободные от рождения индивиды (см. Руссо) решают объединиться, чтобы создать общество. В этом пункте он полностью присоединяется к анализу Юма и историков шотландской школы, которые перевернули традиционные представления об институциировании социального, показав, что людей свело друг с другом не абстрактное стремление к общению, а потребность. Маркс в «Святом семействе» подробно демонстрирует бессмысленность подобного представления об индивиде как об атоме. Здесь имеет смысл привести развернутую цитату. «Пусть эгоистический индивидуум гражданского общества в своем нечувственном представлении и безжизненной абстракции воображает себя атомом, то есть не стоящим в отношении к чему бы то ни было, самодовлеющим, лишенным потребностей, абсолютно полным, блаженным существом. Нечестивой чувственной действительности и дела нет до его воображения. Каждое из его чувств заставляет его верить в существование мира и других индивидуумов вне его <...>. Каждое деятельное проявление его существа, каждое его свойство, каждое его жизненное стремление становится потребностью, нуждой, которая делает его себялюбие любовью к другим вещам и другим людям, находящимся вне его»[227]. Таким образом, именно экономическая логика интереса, а не государство создает реальную социальную связь. Поэтому «атомы эти являются таковыми лишь в представлении, в небесах их воображения»[228].

2. На втором этапе Маркс демонстрирует, что это представление индивида является всего лишь историческим продуктом определенных обстоятельств. «Этот индивид XVIII века, – пишет он, – продукт, с одной стороны, разложения феодальных общественных форм, а с другой – развития новых производительных сил, начавшегося с XVI века»[229]. Изолированного индивида, свободного, ничем не детерминированного homo oeconomicus никогда, на его взгляд, не существовало, и «лишь в XVIII веке, в "гражданском обществе", различные формы общественной связи выступают по отношению к отдельной личности как всего лишь средство для ее частных целей, как внешняя необходимость»[230]. По Марксу, «индивиды, производящие в обществе <...> – таков, естественно, исходный пункт»[231]. Та концепция индивида, что получила развитие в XVIII веке, не более чем историческое представление; это лишь идеология, постулирующая в качестве вечной истины то, что является лишь продуктом определенного способа общественного бытия. Впрочем, Маркс не вполне последовательно проясняет этот вопрос. Если данное представление об индивиде возникает в XVIII веке вместе с буржуазным обществом, то как тогда объяснить генезис представлений об индивиде, на которых строятся все теории общественного договора начиная с конца XVI века? Чтобы разрешить это противоречие, Маркс логически вынужден усматривать в них лишь «предвосхищение гражданского общества»[232]. Одновременно он стирает различие между процессом освобождения политики от религии (который происходит с XIII века) и процессом отделения экономики от политики (который действительно происходит в XVIII веке). Капитализм, буржуазное общество и современное [moderne] общество, на его взгляд, суть одно и то же. В то время как робинзонады являются лишь отражением в экономической сфере современного [moderne] политического представления об индивиде, Маркс неявным образом рассматривает их как основание этого представления. У Смита, между прочим, нет никакой робинзонады. Когда Смит говорит об отдельном рыбаке и отдельном охотнике, он делает это исключительно в демонстративных целях, это абстракции, которые он конструирует в педагогических целях, чтобы облегчить понимание некоторых своих рассуждений. Это не выражение философской позиции, а методологическое упрощение. С точки зрения Смита, действительно имеет место обратная ситуация: первичен именно обмен, исходя из него и следует понимать разделение труда, а не наоборот; без обмена не было бы отдельно рыбаков и отдельно охотников, существовали бы только рыбаки, которые были бы в то же время и охотниками.