Утопия

— Пока всего двадцать коротких композиций, — сказал, все еще улыбаясь, Бернард. — Александра Андреевна, у них в Нью-Зиланде велись работы по тому же пути, но зашли в тупик… И я, кажется, знаю, на чем они обломались… Да, кроме «Пробуждения», это еще «Полдень зимой», «Сосновый бор», самая сюжетная и острая — «Горка»…

— Ах, Бернард, — сказала Александра. — Если ваш метод действительно приживется… знаете, как будут называться композиции девяноста процентов ваших последователей? «Убийство школьницы», «В заколоченном гробу», «Изнасилование в склепе»…

Черноглазый слушал Пандема и, кажется, не обратил на ее слова никакого внимания.

* * *

Отец Георгий отсутствовал час сорок минут. Ким беспокоился; наконец длиннополое одеяние замаячило между белеными стволами (а в саду около церкви все было чистое и ухоженное, даже одичавшие куры).

Лицо священника, прежде бледное, было теперь непривычно румяным — как будто он просидел весь день под солнцем. Ни слова не говоря, отец Георгий опустился рядом на скамейку. Перевел дыхание.

Ким молчал, давая ему возможность собраться с мыслями.

— Странно, — шепотом сказал отец Георгий. — Как странно, Ким Андреевич… Вы заметили, как он изменился за десять лет?

— Он?

— Пандем… Вы не можете заметить, вы ведь постоянно с ним общались… Я — нет. Теперь это совсем другое существо… Это…

Отец Георгий развел руками, будто подыскивал слова и не мог подыскать.

— Я виноват перед вами… — начал Ким.

— Нет-нет, все вышло как нельзя лучше… На благо… Ким Андреевич, вы ведь воспринимаете его как человека?

— Ну… да. Если правда — то да…

— Мне и самому показалось, что я говорил с человеком… Во всяком случае, мне было легко с ним говорить.

— Да?

— Удивительно… Мне показалось даже, что он… не знаю, как сказать… испытывает какие-то эмоции… И огорчен, если тут уместно это слово… вашей размолвкой, видите ли, он полагает вас своим другом… хотя мне не совсем понятно, как возможна такая дружба… Он говорит, что у него глубокая эмоциональная связь с вашей женой. Он не может лишить ее своего постоянного присутствия. Он считает, что это будет шоком для нее, что она будет несчастна. А теперь несчастны вы, Ким. Послушайте, это существо, Пандем, оно, кажется, очеловечилось до того, что страдает…

— Что?!

Отец Георгий задумался. Опустил глаза, сосредоточился; беззвучно зашептал, обращаясь к богу, Ким расслышал только «помилуй» и «соблазн»…

— Оно… он… Ким, а вам не приходило в голову — если Пандем человек… Так, новый человек, всемирный… Тогда может быть не только «он», но и «она»… Он мужчина в той же степени, что и женщина… психологически, я имею в виду. Если… Простите, я сейчас слишком волнуюсь, могу сболтнуть лишнее…

— Н-нет, — выговорил Ким. — Продолжайте. Пожалуйста.

ШЕСТНАДЦАТЫЙ ГОД ПАНДЕМА

ПРОЛОГ

Питер закончил вторую школьную ступень на полгода раньше основной группы; к тому времени у него было четкое представление о том, кем он хочет быть (морским экологом) и чего на избранном пути желает достичь (вычистить от остатков токсичной дряни те впадины морского дна, куда предшественники-экологи еще не добрались). Идея большого «выпускного» путешествия принадлежала не Питеру даже — Пандему; зато Питер сам выбрал маршрут. Ему хотелось социальной экзотики.

Он прекрасно знал, что вовсе не все люди на Земле живут так, как его друзья, родственники и те будущие коллеги, с которыми он каждый день общается по сети. Ему хотелось увидеть не столько экзотические экосистемы (плавали, видели, знаем), сколько экзотическое общество; по наивности своей он думал, что так называемые традиционные общины доживают последние годы, потому что люди ведь по сути своей одинаковы, и, значит, с Пандемовой помощью установят вскоре по всей Земле одинаковый, удобный для жизни уклад…

Город, куда Питер прибыл на маленьком туристическом новолете, казался призрачным не только из-за странной архитектуры, не только из-за изумрудных вьющихся растений, заполонивших все улицы (гибрид лианы и фикуса?), не только из-за неестественно-синего неба и сахарного цвета мостовой; сверху палило солнце, а в городе работал климат-контроль, и потому воздух дрожал. Из марева вырастали шпили, акварельно-размытые у основания, с вершинами, будто нарисованными тушью. Питер был полон благоговения и слегка растерян.