Утопия

Его звали Владимир Альбертович. Свою машину он вел сам, это стоило усилий и отбирало немало внимания. Виталька подумал было, что его спутник не может говорить во время движения — но Владимир Альбертович мог, оказывается.

— Виталик… а кем ты хочешь быть?

Виталька почему-то смутился. Одно дело сказать тем ребятам, будущим энергетикам, что перед ними, мол, будущий пилот. И другое дело — Владимир Альбертович, который живет без Пандема… Еще подумает, что Виталька хвастается…

— Я еще не решил, — скромно сказал Виталька. Покосился на спутника: неужели так вышло, будто он, Виталька, соврал?!

«Врут по-другому. Успокойся».

На обочинах цветными пятнами мелькали припаркованные машины. Обрывок музыки прилетел — и остался позади вместе с поселком, который они миновали; теперь слева проносились сосновые посадки на месте бывших полей, а справа — каштановые кроны. Или не каштановые — не разберешь на такой скорости.

— Странно, что еще не решил, — сказал старик. — Хотя, конечно, это не мое дело… Может быть, ты вообще не хочешь со мной говорить?

— Ну почему же, — сказал Виталька. — Я хочу.

— У меня вот была интересная работа, — Владимир Альбертович усмехнулся. — Я был министром.

— Да? — заинтересовался Виталька.

— Да, — старик смотрел на дорогу. — Я был хорошим министром. Потому что, видишь ли, это большая наука — движение финансовых потоков, развитие одних процессов и угнетение других…

— Не понимаю, — признался Виталька.

— Немудрено, — пробормотал старик.

«О чем это он?» — быстро спросил Виталька.

— Подожди, я сам тебе объясню! — почти выкрикнул старик.

Виталька удивился.

— Извини, — сказал Владимир Альбертович тоном ниже.

— Вы не хотите, чтобы я говорил с Пандемом?

— Я живу среди призраков, — пробормотал старик. — У меня такое впечатление, что вы все — персонажи кино. Вы все — подключены к одной машине, иногда мне кажется, что я вижу проводочки, торчащие из ваших голов…

Машина катилась все медленнее.

«Виталя, у него жена умерла месяц назад. Она была очень старая, старше его. Он совершенно одинокий. Совершенно».

— Очень жаль…

— Что ты сказал? — встрепенулся старик.

— Вы мне хотели что-то объяснить, — подумав, напомнил Виталька.

— Да, — старик нажал на тормоза слишком резко. Виталька слегка стукнулся о панель. — Извини…

Виталька потер ушибленное место. Боль улетучилась, будто ее вытянули пылесосом.

— Огромная махина, — сказал старик. — При мне отрасль наконец-то заработала… Это значит, что на заводы пришли люди, и что они делали комбайны, трактора, горнодобывающие машины, экскаваторы… и что за эти машины потом было кому платить… Ты ведь знаешь — мало выпустить продукцию, надо наладить систему сбыта, так вот при мне эта система… — он сам себя прервал. — Ты, наверное, не знаешь, что такое сбыт?

— Мы учили, — сказал Виталька.

— Вы учили… Ты играешь в шахматы?

— Да.

— Так вот… Представь, что все клетки стали одного цвета, и все фигуры стали пешками. Представил?

Виталька пожал плечами.

— Или вот еще: ты часовых дел мастер, придумал тончайший механизм, собрал вместе шестеренки, пружинки, винтики, все это филигранно подогнано одно к другому и работает так точно, что за сто лет не собьется ни на минуту… Пришел Пандем, механизм выбросил, а стрелки стал переводить пальцем. Вот так.

В стороне от автострады стояла башенка, похожая на энергостанцию в миниатюре, только вместо паруса над ее крышей кружилась голубиная стая.

— Мне не для чего жить, — пробормотал старик. — Я всю жизнь работал. Я шел к своему успеху, как альпинист к вершине… Потом все горы исчезли, я стою на равнине, мне все равно, куда идти.

— Успех — это когда о вас все знают? — спросил Виталька. — Вот у меня есть тетя Александра, она искусствовед, и она говорит…

— Искусство здесь ни при чем, — оборвал его старик. — Вертеться среди поклонников — это не успех… Успех — это когда ты можешь изменить мир. Хоть чуть-чуть. Именно ты, своей волей. Успех — это власть, если хочешь знать… Самым большим успехом в нашем мире пользуется знаешь кто? Пандем. Он уже изменил мир до неузнаваемости и еще изменит. Он владеет всеми нами, его воля — верховная…

Голуби сделали еще один круг.

— Если бы вы поговорили с Пандемом, — тихо сказал Виталька, — вы поняли бы, что это не так. Вот у меня есть дядя Алекс, он тоже говорил, что Пандем — чудовище, которое хочет всех поработить. Но даже он теперь так не считает!

Владимир Альбертович странно усмехнулся.

— Я не понимаю, — сказал Виталька после длинной-длинной паузы. — Мне кажется, это все равно что завязать себе глаза и говорить, что не нуждаешься в свете.

Старик молчал.

— Вы обижены на него, — сказал Виталька. — Потому что у вас была работа, которая стала ненужной.

— Мальчик, — сказал Владимир Альбертович, одним этим словом загоняя Витальку во множество мальчиков, какие только есть на свете. — Мне восемьдесят семь лет… И почти семьдесят два из них я прожил, не нуждаясь в Пандеме.

— Но это же не довод, — тихо сказал Виталька. — Человечество тысячи лет жило, не зная земледелия… ремесел… машин… Наверняка находился кто-то, кто говорил: не поеду на этом паровозе…