Утопия на марше. История Коминтерна в лицах

Бухарин, хотя и отличался крайними формулировками (ему принадлежит термин «красная интервенция», отвергнутый Коминтерном), не был одинок в своем безудержном радикализме. Зиновьев также проявил чудеса словесной эквилибристики, обосновывая на примере советско-польской войны диалектику между революционной обороной и наступлением. «Начавшись, как война в стратегическом отношении для Советской России оборонительная, она затем превратилась в войну со стратегической точки зрения наступательную — все время оставаясь в более глубоком, историческом смысле слова оборонительной войной российского пролетариата против польской и всемирной буржуазии»[1124]. Подобные мысли попадали на благодатную почву. Сторонники левого крыла в компартиях видели в них опровержение ленинского диагноза «детской болезни левизны», считали, что успех их политической линии зависит от того, сможет ли активное меньшинство выступить в роли катализатора новых революционных боев.

5.2. Погружение в коминтерновские проблемы

В первые годы существования Коминтерна Бухарин проявлял себя сознательным сторонником левого крыла коммунистического движения, защищая «мартовскую акцию» КПГ и лежавшую в ее основе «теорию наступления» и критически относясь к предложенной Радеком политике единого рабочего фронта. В ходе первого обсуждения новой тактики в ИККИ наш герой не скрывал своего скептицизма: «Опасность заключается в том, что иностранные товарищи смотрят на этот новый этап как на постоянную величину, и на частичные требования, о которых говорил тов. Радек, будут смотреть как на программу этого нового этапа. По моему мнению, чрезвычайно важно, чтобы Исполком и все примыкающие к нему партии поняли, что новый этап — величина весьма неустойчивая и что через сутки может наступить другой новый этап…»[1125]

Бухаринский тезис о том, что обсуждаемый тактический поворот является не постоянной величиной, а временным стечением обстоятельств, породил бурную дискуссию. На трибуну вновь вышел Радек, скрестивший шпагу с оппонентом. «В европейском масштабе мы стоим перед длинным периодом серьезной борьбы, и мы не можем отбросить нашу тактику через 24 часа». В немецком оригинале стенограммы есть даже фраза о том, что требования, выдвигаемые в рамках новой тактики, — «стратегические, они имеют программный характер»[1126]. Естественно, такая трактовка единого рабочего фронта не могла импонировать ни Бухарину, ни Зиновьеву, которые ревниво следили за карьерным взлетом своего оппонента.

Вероятно, негативное отношение Бухарина к радековской трактовке единого рабочего фронта побудило Ленина, бравшего на себя роль последней инстанции, включить его в делегацию Коминтерна, отправившуюся на первую и последнюю в истории встречу трех рабочих Интернационалов[1127]. Обмен взаимными обвинениями уже в первый день встречи достиг такой остроты, что Радек стал настаивать на уходе с нее коммунистов. В ходе последующих дебатов в делегации Бухарин проявил тактическую гибкость, предложив не метать громы и молнии, а искать пункты соприкосновения. «Мы должны быть спокойнее. У нас еще будет возможность для использования крепких слов. Неразумно после того, как Вандервельде [бельгийский социал-демократ, представлявший Второй Интернационал. — А. В.] произнес острую речь, нам сразу же говорить о крахе конференции»[1128].

^{Николай Иванович Бухарин}

^{Художник И. И. Бродский}

^{[РГАСПИ. Ф. 489. Оп. 1. Д. 68. Л. 39]}

Она завершилась одним из тех «гнилых компромиссов», которые были характерны скорее для дипломатической практики, ибо не привела ни к созыву всемирного рабочего конгресса, ни к международной кампании в защиту интересов Советской России. Бухарин остался при своем мнении, высказанном еще при первом обсуждении тактики единого рабочего фронта: «Я вам гарантирую, что каждый западноевропейский рабочий, который не увидит в ней стратегического маневра, будет рассматривать ее как капитуляцию коммунизма», ибо для него Коминтерн превратится в «инструмент русских — молчанием этой опасности не устранишь»[1129].

^{Официальный протокол встречи трех рабочих Интернационалов в Берлине, опубликованный на немецком языке}

¹⁹²²

^{[Из открытых источников]}

Такое отношение Бухарина к попыткам создания единого рабочего фронта не осталось незамеченным. 20 апреля 1922 года решением ЦК он был вызван в Москву для участия в судебном процессе по делу эсеров и не вошел в состав берлинской «девятки», единоличным лидером которой остался Радек. Впрочем, срок жизни этого рабочего органа трех Интернационалов был недолгим — 23 мая того же года его работа прекратилась, и Бухарин был последним, кто проливал слезы по этому поводу.