Можно рассматривать первые советские выборы — после выборов начала 20-х годов, — в которых имелись элементы выбора, как школу политической жизни, как зарождение парламентаризма, как дар Лидера народу, как — частичную, тем не менее реальную — возможность высказать открыто недовольство условиями жизни. Важным их результатом была безжалостная чистка верхнего эшелона власти. Михаил Горбачев имел основания быть довольным. Съезд народных депутатов избрал его на пост Председателя Верховного совета. Спокойно и уверенно разрешив критические голоса, он провел в Верховный совет тех, кого хотел. Он мог спокойно объявить после съезда в Ленинграде: «Мы уходим от ... смешения и дублирования функций государственных, хозяйственных советских общественных органов». Мы уходим, — мог бы он сказать, — но я остаюсь.
В апреле 1989 г., сразу же после выборов, используя их результаты, Горбачев выбрасывает 110 членов ЦК. Даже Сталин не проглатывал такой порции сразу. Есть, конечно, разница: Сталин, как правило, убивал исключенных, Горбачев отослал исключенных на пенсию, позволил им «сохранить лицо» — просить об отставке, выступить с критикой деятельности генерального секретаря. Ленин любил повторять за Клаузевицем: война — продолжение политики иными средствами. Горбачев продемонстрировал, что выборы могут стать чисткой иными средствами.
Апрельский пленум стал местом бунта первых секретарей. Обреченные на смерть (политическую) секретари бросали в лицо «цезарю» обвинения, которые отражали их отличное знание положения на местах, их твердую убежденность в ошибочности политики Горбачева, их непонимание планов генерального секретаря, вытекающее из их веры в свою незаменимость. Ораторы констатировали полный крах экономической реформы, приводя множество деталей, которые не встречались даже в самых отважных журналистских репортажах.
«То, что наше могучее государство кувыркается в дефиците средств личной гигиены», Егор Лигачев назвал «верхом позора», дав понять, что виноват — не он. Первых секретарей в первую очередь интересовали не экономические проблемы. Они упрекали Горбачева в том, что его политика ослабляет партию, которая «теряет авангардную роль», авторитет, кредит доверия народа, которая «превращается в дискуссионный клуб». Первый секретарь ЦК Азербайджана А. Везиров предупреждал об опасности «идеологического СПИДа», грозящего «лишить нашу партию ее руководящей роли». И. Полозков, первый секретарь Краснодарского обкома, будущий первый секретарь РКП, предпочитавший говорить о реальных вещах, обвинял «неформалов» в том, что они «призывают валить сталинские преступления на всю партию, митингуют по поводу расчленения СССР, по поводу устранения КПСС». На их собраниях «раздаются призывы вешать коммунистов, не выполнять правительственные решения, саботировать советские законы, а на это не реагируют...» «Это значит, — заключил он, — что мы уже кое-куда зашли».
Для первых секретарей было очевидно, что борьба с бюрократизмом, о которой бесконечно много говорят, превратилась в борьбу с партией. Александр Мельников, первый секретарь Кемеровского обкома, потерпевший поражение на выборах, еще не зная, что в его области вспыхнет первая шахтерская забастовка, спрашивал: «Почему главный удар обвинения в бюрократизме обрушился на партию, на ее кадры сверху до самого низу?..» Владимир Мельников, первый секретарь партии в республике Коми, говорил, что «раздаются призывы сломать хребет Партийному аппарату. Под ярлык бюрократа попадает все без разбору». На XIX партконференции В. Мельников отличился, назвав, по просьбе Горбачева, имена 4 «консерваторов», сидящих в верхнем эшелоне власти, на апрельском пленуме он поднял знамя бунта: «Сегодня на совещании секретари горкомов и райкомов заявляют, что они в такой обстановке не пойдут на эти выборы, потому что 100-процентная гарантия, что их не изберут». Выборы, на которые не хотят идти партийные секретари, — это выборы в местные советы. Слова Мельникова вызвали одобрительные голоса из зала: «Правильно...» Это взорвало Горбачева: «Правильно?! Выходит партия должна уклониться от участия в руководстве и в выборах?»