Утопия XIX века. Проекты рая

– Ах, вы требуете слишком многого, – возразила она. Затем, подняв на меня свое лицо с загадочным взглядом, пылающими щеками и улыбающимися устами, – сочетание прелестей, вполне достаточное для очарования, – она прибавила: – Что бы вы подумали, если бы я сказала, что это зависит от вас самого.

– От меня самого! – повторил я. – Как это может быть?

– Мистер Вест, мы пропускаем прелестную музыку, – вот все, что она ответила мне на это и, обернувшись к телефону, дотронулась до него пальцем, причем воздух наполнился волнами звуков. Затем она приняла все меры предосторожности, чтобы музыка не дала нам возможности продолжать разговор. Она отвернула свое лицо от меня и делала вид, будто поглощена ариями, но о том, что это была простая уловка, в достаточной мере свидетельствовал яркий румянец, разлившийся по ее щекам. Наконец, когда она высказала предположение, что на этот раз, я, по всей вероятности, достаточно наслушался музыки, и мы встали, намереваясь уйти из залы, она прямо подошла ко мне и, не поднимая глаз, сказала:

– Мистер Вест, вы говорите, что я была добра к вам. Особенной доброты с моей стороны не было, но если таково ваше мнение, то вы должны дать мне обещание не добиваться, чтоб я сказала вам то, о чем вы просили сегодня вечером, а также не пытаться узнать это через кого бы то ни было помимо меня, например от моего отца или от моей матери.

На такую просьбу был возможен только один ответ.

– Простите меня, что я огорчил вас. Конечно, я обещаю вам это. Никогда я не спросил бы вас о «тайне», если бы мог думать, что это будет вам неприятно. Но вы не сердитесь на меня за мое любопытство?

– Нисколько.

– А когда-нибудь, – прибавил я, – если я не буду приставать к вам, вы, может быть, сами скажете мне. Могу ли надеяться на это?

– Может быть, – прошептала она.

– Только может быть?

Подняв глаза, она посмотрела мне в лицо коротким, глубоким взглядом.

– Да, – сказала – она, я думаю, когда-нибудь может случиться, что я скажу вам.

На этом наш разговор и кончился, так как она не позволила мне прибавить что-либо еще.

Думаю, что в ту ночь даже сам доктор Пильсбёрн едва ли бы мог усыпить меня ранее наступления утра; во всяком случае, сколько загадок ни представлялось предо мной за последние дни, ни одна из них не казалась мне более таинственной и привлекательной, чем та, за разрешение которой я не мог даже взяться вследствие запрещения Юдифь Лит. Это была двойная загадка. Во-первых, было непостижимо, каким образом она могла знать какую-то тайну обо мне, чужестранце из другого века. Во-вторых, даже допустив, что она могла знать такую тайну, как объяснить то волнение, которое, по-видимому, это знание возбуждало в ней. Бывают такие трудные задачи, что не нападешь даже на приблизительную догадку для ее разрешения; и это, очевидно, была одна из таких. Я вообще слишком практичен, чтобы терять много времени на такие энигмы. Но замысловатая энигма, воплощенная в прекрасную молодую девушку, являлась неотразимой. Вообще, не подлежит сомнению, что румянец на лице девушки одинаково понимался молодыми людьми всех времен и народов, но давать такое объяснение румяным щекам Юдифи, имея в виду мое положение и непродолжительность нашего знакомства, а тем более тот факт, что эта тайна относилась к периоду, когда я совсем еще не знал ее, было бы актом крайнего фатовства. Тем не менее она походила на ангела, и я не был бы молодым человеком, если бы рассудок и здравый смысл были в силах лишить розового цвета мои сны в эту ночь.

Глава XXIV

Утром я рано спустился вниз в надежде увидеть Юдифь одну. Этого, однако, мне не удалось. Не найдя ее в доме, я поискал ее в саду, но и там ее не было. Во время моих блужданий я забрел в мою подземную комнату и уселся там отдохнуть. На моем письменном столе лежали различные журналы и газеты. Предполагая, что доктору Литу, может быть, интересно пробежать бостонскую газету 1887 года, я принес с собой в дом одну из газет, когда возвратился туда. За утренним завтраком я увидел Юдифь. Она покраснела при встрече со мной, но вполне владела собой. Когда мы сидели за столом, доктор Лит занялся просматриванием принесенной мною газеты. В ней, как во всех газетах того времени, много говорилось о рабочих беспорядках.

– Кстати, – сказал я, когда доктор прочел нам вслух некоторые из этих статей, – чью сторону приняли красные при устройстве нового порядка вещей? Все, что мне известно из последнего времени, они порядком-таки шумели.

– Им тут, конечно, нечего было делать, разве служить помехой, – возразил доктор Лит. – Суждения их производили неприятное впечатление на общество. Из всех стран в Соединенных Штатах ни одна партия не имела основания рассчитывать на успешное проведение своего дела без предварительного привлечения национального большинства на сторону своих воззрений, как в действительности поступала и национальная партия.

– Национальная партия! – воскликнул я. – Она, должно быть, образовалась после меня. Вероятно, это была одна из рабочих партий.