Утопия XIX века. Проекты рая

Спустя тысячу лет после открытия вриля тип лица уже обнаруживает заметную перемену; причем с каждым поколением оно приобретает большее выражение того величавого спокойствия, получает тот отпечаток, который отличает его от лица нашего грешного, трудящегося человека и производит такое потрясающее впечатление. Но по мере того, как развивалась красота нового типа, искусство художника делалось все безличнее и монотоннее.

Но интерес коллекции сосредоточивался в трех портретах, принадлежавших к доисторическому веку и, как гласит предание, написанных по повелению мудреца, самое происхождение которого теряется во мраке мифа, подобно индийскому Будде или греческому Прометею.

Эту таинственную личность – одновременно мудреца и героя – главные отрасли племени Вриль-я считают своим общим родоначальником.

Кроме самого мудреца, сохранились еще портреты его деда и прадеда. Все они написаны во весь рост. Мудрец облечен в длинную хламиду из какой-то особенной материи, напоминающей рыбью чешую или кожу ящерицы; но руки и ноги его обнажены: пальцы их отличаются невероятною длиною и снабжены перепонками. Шеи у него почти не существует, и у него низкий, покатый лоб, совсем не характеризующий мудреца. Он отличается блестящими карими глазами навыкате, очень широким ртом и выдающимися скулами…

XVII

Так как Вриль-я лишены возможности созерцать светила небесные, то их способы определения дня и ночи существенно различаются от наших; к счастью у меня были с собою часы, при помощи которых мне удалось довольно точно определить их счет времени. Я оставляю на будущее, если когда-либо мне придется издать сочинение о науке и литературе Вриль-я, все подробности тех способов, которые они применяют для счисления времени, и ограничусь указанием, что продолжительность их года мало разнится от нашего; но он разделяется иначе. Их сутки (включая и то, что мы называем ночью) состоят из двадцати часов, вместо двадцати четырех, и, разумеется, их год поэтому заключает большее число дней. Они разделяют свой двадцатичасовой день таким образом: восемь часов[6] называемые тихими часами, посвящаются отдыху; восемь часов, называемых рабочим временем, – разным занятиям жизни, и в течение четырех часов, которые носят название вольного времени (им заканчивается день), они предаются разным развлечениям, играм, празднествам или разговорам, смотря по личному вкусу и склонности каждого.

Строго говоря, за пределами их домов не бывает ночи. Как городские улицы, так и вся окружающая страна, до самого предела их владений, одинаково освещается во все часы. Только во время тихих часов они убавляют свет в своих домах до степени сумерек; но полный мрак внушает им чувство ужаса, и они никогда вполне не гасят огней. Во время домашних празднеств, происходящих при полном освещении, они все-таки отмечают различие между днем и ночью, посредством особых механических устройств, соответствующих нашим часам. Они большие любители музыки, и музыкальные звуки, издаваемые в определенные промежутки этими механизмами, определяют время дня. Каждый час такие мелодические звуки разносятся по всему городу и подхватываются другими – в домах и окрестных деревушках, раскиданных по всему ландшафту, что производит самое чарующее и в то же время торжественное впечатление. В продолжение тихих часов эти звуки смягчаются, так что едва улавливаются бодрствующим слухом. У них не существует перемен года, и, по крайней мере, в пределах владений этого племени, климат отличается необычайною равномерностью; он теплый, как итальянское лето, скорее влажный, чем сухой; до полудня обыкновенно бывает тихо, но по временам тишина нарушается сильными порывами ветра с окружающих гор. Подобно тому, как на золотых островах древних поэтов, здесь не существует определенного времени для посева и жатвы; одновременно вы видите более молодые растения в цветах и почках, между тем как другие приносят уже колосья и плоды. Но листья всех плодоносных растений после окончания этого периода меняют цвет или опадают.