Утопленник из Блюгейт-филдс

— Он делал нечто такое, отчего тебе становилось неуютно, поскольку это было чересчур фамильярно, необычно? — предпринял он новую попытку.

Плечи у мальчика чуть поднялись и напряглись.

— Да, — едва слышно произнес он, и на мгновение его взгляд метнулся на лицо отца, однако это продолжалось так недолго, что они ничем не успели обменяться друг с другом.

— Это очень важно. — Питт решил обращаться с Годфри как с взрослым. Быть может, откровенность окажется менее болезненной, чем попытка обходить проблему стороной, отчего будет казаться, что в ней есть что-то преступное или позорное. Надо дать мальчику возможность подобрать собственные слова для рассказа о чем-то таком, что он сам не до конца понимает.

— Знаю, — рассудительно произнес Годфри. — Папа это говорил.

— Что произошло?

— Когда мистер Джером меня трогал?

— Да.

— Он просто меня обнял. Я поскользнулся и упал, и он помог мне встать.

Питт с трудом сдержал нетерпение. Мальчишка смущен, сбит с толку, пытается замкнуться, уйти в себя.

— Но в тот раз это было как-нибудь необычно? — спросил инспектор, стремясь помочь Годфри.

— Я ничего не знаю. — Мальчик наморщил лоб. — Я ничего не понимал до тех пор, пока папа мне не объяснил, что это плохо.

— Конечно, — согласился Питт, наблюдая за тем, как рука Уэйбурна стиснула плечо сына. — Чем это отличалось от других раз?

— Ты должен все ему рассказать, — с усилием промолвил Уэйбурн. — Расскажи инспектору, что мистер Джером положил руку на самую интимную часть твоего тела. — Он сам покраснел от стыда.

Питт ждал.

— Он потрогал меня, — неохотно произнес Годфри. — Можно сказать, ощупал.

— Понятно. Такое случилось всего один раз?

— Нет… не совсем. Я… честное слово, сэр… я не понимаю…

— Достаточно! — резко произнес Уэйбурн. — Мальчик вам все рассказал: Джером к нему приставал, и не единожды. Я не могу позволить вам продолжать разговор. Вы получили то, что было вам нужно. А теперь делайте свое дело. Ради всего святого, арестуйте этого человека и освободите от него мой дом!

— Разумеется, сэр, если вы так считаете, вы вправе уволить мистера Джерома, — ответил Питт, чувствуя, как у него внутри нарастает разочарование. Чувство уверенности умирало, зажатое в грустное, непреодолимое кольцо. — Однако у меня пока что нет достаточных улик, чтобы предъявить ему обвинение в убийстве.

Лицо Уэйбурна конвульсивно дернулось, мышцы тела напряглись. Годфри, которому он продолжал сжимать плечо, поморщился от боли.

— Господи, чего еще вам не хватает? Свидетеля?

Питт постарался сохранить спокойствие. Откуда этому человеку разбираться в строгих порядках полицейского расследования? Один его сын убит, другой не может прийти в себя после извращенных знаков внимания, а виновник этого по-прежнему находится под одной с ним крышей. Почему Уэйбурн должен внимать голосу рассудка? Сердце его обливается кровью. Вся его семья в том или ином виде подверглась насилию, стала жертвой подлого предательства.

— Прошу меня простить, сэр. — Питт приносил извинения за всё преступление, за его грязную сущность, за свое собственное вторжение в него, за грядущие страдания. — Я буду действовать как можно более быстро и деликатно. Благодарю вас, Годфри. Всего хорошего, сэр Энсти. — Развернувшись, он вышел из библиотеки в гостиную, где ждала горничная, по-прежнему в безмятежном неведении, держа в руке его шляпу.

Питт испытывал разочарование, сам не зная почему. Имеющихся данных было недостаточно для ареста Джерома, однако скрывать и дальше все это от Этельстана было уже невозможно. По словам Джерома, сам он в тот вечер был на концерте, и у него не было никаких мыслей относительно того, куда собирался направиться Артур Уэйбурн. Вероятно, тщательная проверка подтвердит его алиби. Не исключено, его видел какой-либо знакомый, а если он возвращался домой не один — например, со своей женой, — будет крайне сложно доказать, что затем он отправился в какое-то неизвестное место и убил Артура Уэйбурна.

Вот в чем заключалось самое слабое место расследования. Пока что не было никаких мыслей насчет того, где произошло преступление. Вне всякого сомнения, нужно было сделать еще очень много, прежде чем получить основания для ареста.

Инспектор ускорил шаг. Можно было представить Этельстану отчет, продемонстрировать прогресс, однако до полной определенности было еще очень далеко.

Этельстан курил превосходную сигару, и весь его кабинет был пропитан ее ароматом. Отполированная до блеска мебель сияла в свете газового рожка, а на сверкающей бронзовой дверной ручке не было ни пятнышка от пальцев.

— Присаживайтесь, — любезно предложил суперинтендант. — Рад, что мы близки к закрытию этого дела. Очень грязного, очень болезненного. Итак, что вам сказал сэр Энсти? Он говорил, речь идет о решающей улике. Что это было?

Питт был удивлен. Он даже не подозревал о том, что Этельстану известно о звонке Уэйбурна.

— Нет, — быстро ответил он. — Не совсем так. Определенно, улика важная, однако ее недостаточно для того, чтобы произвести арест.

— Так что же это? — нетерпеливо сказал Этельстан, подаваясь вперед. — Не тяните кота за хвост, Питт!