Утопленница

Моя мама никогда не читала мне сказок и не рассказывала их по памяти. Поймите меня правильно, Розмари-Энн вовсе не была плохой матерью, она просто не увлекалась сказками.

Имп набрала на клавиатуре печатной машинки:

– Думаю, всё то, что я написала до сих пор, можно назвать пролегоменами[14], и надо признаться, раньше у меня не было необходимости использовать это слово.

Потом она встала и пошла в уборную, потому что ей приспичило пописать после той части рассказа, где она упомянула Дэрил Ханну. На обратном пути в комнату она прихватила пригоршню «Лорны Дун»[15]и яблоко, поскольку снова пропустила ужин. Затем Имп вновь села за пишущую машинку и продолжила печатать:

– Понимание важности сказок и её любовь к «Русалочке» – а также отвращение к «Красной Шапочке» – лежат в основе истории с привидениями, которую она сейчас пишет.

То есть мы не отклоняемся в сторону от основной канвы рассказа.

Через пару месяцев после того, как Абалин переехала ко мне в квартиру, мы пошли на выставку в галерею Белл, которая расположена в Университете Брауна. Сходить туда была её идеей, а не моей. Выставка, которая называлась «Видение абсолютного разрушения», представляла собой ретроспективу работ художника, разбившегося на мотоцикле несколько лет назад, который называл себя Альбером Перро (хотя при рождении ему дали другое имя). Я уже была о нём немного наслышана. Абалин прочитала где-то в интернете статью о Перро, и я согласилась пойти вместе с ней, потому что ей очень хотелось туда попасть. Выставка представляла собой обширную экспозицию картин маслом, скульптур и произведений в смешанной технике, которые почти все были вдохновлены, в той или иной мере, сказками, в основном – «Красной Шапочкой». Если бы я знала это заранее, то отпустила бы Абалин одну. Мало того, я бы, наверное, на этом даже настояла. А так мне пришлось держаться за её руку почти всё время, пока мы прогуливались по галерее.

Мы расписались в гостевой книге за столиком у двери, и Абалин взяла глянцевую брошюру, посвящённую выставке. Первая картина имела латинское название «Fecunda ratis»[16]. Она была написана в основном в серых красках, хотя можно было заметить ещё несколько бликов зелёного и алебастрового цвета, и одно яркое малиновое пятно неподалёку от центра композиции. Карточка на стене рядом с картиной гласила, что Перро позаимствовал название из книги педагога XI века по имени Эгберт Льежский, включающей в себя «De puella a lupellis seruata» – рассказ о пропавшей девушке, которую нашли живущей в стае волков. По сюжету она носила красную шерстяную тунику, подаренную ей дедушкой в день крещения. Кто-то заметил эту красную тунику, и девушку спасли, что, как я полагаю, превращает эту историю в морализаторскую сказку. Мол, крестите своих детей, или им придётся жить с волками.

Картина мне не понравилась. От её вида меня захлестнуло какое-то жутко неуютное ощущение. И не только потому, что я вспомнила о своей былой зацикленности на «Красной Шапочке». Нет, в этом полотне ощущалось что-то ужасное, некая угроза, из-за чего я не могла смотреть на него больше нескольких секунд. Полагаю, меня должно было поразить то, насколько искусно художнику удалось передать в своих работах чувство страха. Моё впечатление в данном случае складывалось постепенно. Я ещё раз бросила взгляд на картину и снова отвернулась. Не думаю, что Абалин это заметила; не уверена, что она понимала, какое гнетущее воздействие на меня оказывала та выставка, пока я прямо не спросила, не можем ли мы уйти, – произошло это через двадцать минут, когда мы успели посмотреть ещё несколько картин и скульптур.