Утопленница

Меня охватывает паника, потому что это ощущение не сильно отличается от того дня, когда я легла в ледяную ванну и попробовала дышать под водой. Она втекает в меня. Только на этот раз моё тело не сопротивляется. Она течёт мне в горло, и я впускаю её в себя. Но мои лёгкие не предпринимают ни малейших усилий, чтобы сопротивляться этому вторжению.

Как-то это отдаёт порно. Я перечитываю страницу, и мне кажется, что я написала какую-то порнографию. Ничего подобного раньше не случалось. Мне мучительно не хватает слов. А те, что есть, не соответствуют поставленной задаче. Я не знаю, какие подобрать слова, чтобы передать это ощущение. Представьте женщину, которая старательно пытается описать демонов и ангелов, но, будучи всего лишь слабой земной женщиной, описывая их красоту и ужас, оказывает им медвежью услугу. Я оказываю Еве Кэннинг, какой она мне явилась и какой я её тогда увидела, такую же гнусную медвежью услугу.

Я с детства видел всё не так,
Ребёнок, пария, чудак[124]

Наши губы разъединились, и на меня нахлынула волна чувств такой силы, какой я не испытывала даже тогда, когда узнала сначала о смерти Розмари, а затем Кэролайн, и после, когда от меня ушла Абалин. Я отшатнулась назад, ударившись о подлокотник дивана. Если бы его там не оказалось, я бы просто рухнула на пол.

Она застыла между мной и дверью, и я только сейчас смогла её по-настоящему разглядеть – не просто как некую обманчивую личину, скрывающую безымянное нечто, ужасное и свободное, рыскающее в нескольких дюймах под тёмными водами. Я могла видеть Еву ещё яснее, чем в тот день в музее. По её щекам и плечам струились зелёно-красно-голубые переливы, и только сейчас мне пришло в голову, что на ней нет солнцезащитных очков, которые она носила на Уэйланд-сквер и в ШДРА, и оказалось, что её синие глаза – чёрные! Не понимаю, почему считала их раньше синими или какими-то ещё. Чёрный означает полное отсутствие цвета, он поглощает все остальные цвета. Ни один луч света не ускользнёт от его чёрной хватки. Так же как свет не в силах ускользнуть от глаз Евы Кэннинг, которую я всё ещё считаю Сиреной Милвилля.

– Я буду петь для тебя, Винтер Индия Морган, – сказала она, улыбнувшись своей усталой, печальной, неумолимой, извиняющейся и сочувственной улыбкой. Отпечаток этой улыбки навсегда запечатлелся на внутренней стороне моих век, и когда я умру, а моё забальзамированное тело положат в могилу, она всё ещё будет парить перед моими глазами. – Я пришла, чтобы пропеть для тебя и помочь тебе спеть твою собственную песню. А когда мы закончим петь, ты отвезёшь меня домой, и я сойду на глубину к своей матери, которая грезит обо мне каждую ночь.

«Видение абсолютного разрушения».

В зеркале заднего вида.

Записка из печенья с предсказаниями, которое я получила в первый раз, когда мы с Абалин заказали еду навынос, гласила: «Не останавливайся».

Но мне хочется остановиться, поскольку то, о чём я должна написать, ничуть не лучше тех дней, когда я не принимала лекарства и которые провела, скорчившись в своём углу или безумно нашёптывая что-то пишущей машинке, пока Абалин не решилась воспользоваться своим ключом и не нашла меня. Как мне кажется, это просто невозможно описать, поскольку случившееся так ужасно, так прекрасно, так тоскливо и так интимно. Но я буквально в шаге от волшебного слова «Конец». Поэтому мне нельзя останавливаться.

Большая часть того, что последует далее, покажется вам какой-то непонятной путаницей. Особенно поначалу. Во-первых, я перестала принимать лекарства. Во-вторых, объявилась Ева, переступив порог моей квартиры, и, сделав это, она не просто зашла ко мне в прихожую. В этом поступке заключался гораздо более глубокий смысл. Я помню, как она позвонила на мою работу, представилась моей подругой и сказала, что у меня кишечная инфекция, поэтому я буду отсутствовать несколько дней. Ещё я помню, как Ева убедила меня, что лучше будет обойтись без таблеток, поскольку, в конце концов, она теперь рядом со мной. Она сказала что-то вроде: «Они только затуманивают твоё восприятие. Они мешают тебе разглядеть, какие возможности сокрыты в твоём даре безумия, то, о чём другие даже не подозревают». По её настоянию я смыла все таблетки в унитаз. Я сидела рядом с унитазом, опорожняя флакон за флаконом, а она стояла в дверях, одобрительно наблюдая за происходящим. Я покраснела, и звук бурлящей воды лишил меня последних остатков притворного здравомыслия.

Она протянула руку и помогла мне подняться с пола. Хотя, честно говоря, я хотела остаться там. В квартире стояла ужасная жара, а плитка в санузле была такой прохладной. Она притянула меня к себе, а потом отвела…