Утопленный

Олег сбросил марево воспоминаний, поднялся на ноги и подошёл к письменному столу, такому же древнему, как и пожелтевший телефон в прихожей. За этим столом он десять лет то успешно, то безуспешно рисовал карикатуры и чёртиков, изучал премудрости школьной программы, а иногда писал диктант под грозный голос отца и посматривал исподтишка на чёрно-белые фотокарточки голых женщин под тетрадкой: вот если батя заметил его порнушку – бедный Олежа летал бы по квартире как бешеная блоха под колпаком на раскалённой сковородке.

Олег выдвинул верхний ящик – и замер. Катька плюс Олег равно дураки – начертано корявым почерком шариковой ручкой на обрывке блокнотного листа, расположившегося поверх разных проводов для компьютера. Холодок пробежал по спине от затылка к ногам.

«Чёрт. Это откуда взялось?». Он вспомнил эту записку! Олег, естественно, он сам. Катюшка – его первая любовь. Эту записку в пятом классе написал и передал им на уроке литературы его друг – Виталик, сохнущий по Кате. Тогда это был целый листок. Под словами Виталик изобразил их трахающимися в позе «по-собачьи». Олегу было смешно. Он лишь с улыбкой до ушей повернулся к другу и показал кулак. Что не сказать было про Катю. Она поджала губы, оторвала нижнюю часть листка, встала из-за парты, подошла к Виталу, лизнула лист и, шлёпнув, прилепила к его лбу. Весь класс смеялся. Виталик не обиделся, смеялся вместе со всеми. Ещё показал им жест: соединил кольцом большой и указательный пальцы левой кисти, щёлкнул по ним указательным пальцем правой руки.

Олег не помнил, чтобы этот клочок листа положил себе в пакет. Этот «шедевр» Витала давно должен сгинуть в утробе канализации или истлеть на городской свалке.

Олег нахмурил брови.

– Не-е-ет. – Он вспомнил. Сегодня ночью ему приснился сон. Да, точно. Ему снился этот эпизод из его жизни и эта записка. Он что?.. Её из сна принёс, как Мэгги – Крюгера? Диол может контролировать сны?! Что если это он – Диольюм?.. Но почерк – почерк Виталика?! Значит «шедевр» из минувших лет. Неужели Диол, наконец, сумел возвращаться… Диольюм всегда заветно мечтал стать «вором прошлого».

Олег задвинул ящик, присел на стул, замер с карандашом в руке. Глаза перенесли его взгляд на телефон.

Значит, Диольюм всё знает. Бежать! Не успеет! Ему нужно достать чип – микроскопический шарик, настолько маленький, что можно разглядеть только, наверное, под мощным микроскопом. А без посторонней профессиональной медицинской помощи из своего мозга он никак не извлечёт. Похоже, сейчас совершил вторую самую огромную ошибку в жизни. Первая – он продал свою душу Диольюму. Душу – эвфемизм. Но кратко лучше не охарактеризуешь. А мыслить не давала нарастающая головная боль, простреливающая в перепонки, казалось, раскалённые ножи медленно вводили в ушные раковины.

Его взгляд в панике метнулся к дверям и обратно на телефон. Мобильник, пронеслась мысль. Он никогда его не имел. Сейчас с помощью мобильника такое можно сотворить с твоими мозгами. Хотя… и без него уже могут. И кажется…

Тревога неукротимо нарастала вместе с головной болью.

Боль окутала голову металлическим прутом с вонзившимися в мозг иглами, и этот прут медленно неотвратимо сдавливался.

В мозге будто что-то порвалось. Олегу даже казалось, что он услышал эти рвущиеся, лопающиеся звуки. Кровь всего тела прилила к голове. Олег вскочил со стула и подбежал к зеркалу в прихожей.

Лицо! Он хотел вскрикнуть, но не смог. На него смотрел буро-красный раздувшийся урод. Олег начал задыхаться. Кровь изо рта брызнула на зеркало. Кровь из ноздрей частыми каплями пятнала серого цвета коврик перед трельяжем. Кровь сочилась по всему телу: из кожи, из громадных синих пятен, из мелких кровеносных, вылезших наружу как паутина, сосудов.

Олега качнуло.

– Что же я наделал? – Потускневшим взглядом он смотрел, как его кровь молниями тянется вниз по зеркальной поверхности. Неестественно стекает, быстро и как-то игриво. Будто кто-то невидимый подгоняет струйки пальцем.

«Сейчас глаза выскочат и запрыгают, как взбесившиеся колобки», – скользнула мысль чёрной иронией. Вдруг вся кровь ударила в таз, в ноги и вновь хлынула к затылку. Глаза налились кровью, зрение почти пропало. Олег почувствовал, как в трусах стало мокро, мочевой пузырь опустошался. Он расстегнул ремень и ширинку брюк. Оттянул резинку трусов. Из уретры тонкой струйкой вытекала кровь.

Олег кашлянул.

Мелкие сгустки внутренних органов вылетели и прилипли к сиреневым обоям. Цвет сирени – любимый цвет мамы. И когда она покинула мир, он не стал ничего менять в квартире.

Кровь вновь ураганной волной пронеслась вниз тела, ноги набухли и, казалось, сейчас разорвутся от давления.

«Всё», – последняя мысль посетила Олега Стрелкова. Кровь всего тела вытекла на тёмно-коричневый паркет, красный ручеёк двинулся к входной двери, неощутимый ветер навстречу создал частую рябь. Глаза ослепли и, замерев, устремились в далёкую миллионовековую тьму, откуда мчались мириады теней, пожиравшие свет. Жуткий ужас сковал дух.

Олег не был живой.

И не был – мёртвым.

Прохор

1

– Детей убивать? – прошептал голос.