Утраченная невинность

Эшер устало поплелся к коню. Сигнет невероятно обрадовался, увидев его, фыркал, ржал и нетерпеливо бил копытом землю. Холз сотворил небольшой плавающий огонь, чтобы освещал путь домой, и нетвердой рукой благословил Эшера.

— Ты хорошо послужил Барле этой ночью, сынок, — сказал старый жрец, когда Эшер усаживался в седло. — Я помяну тебя в своих молитвах.

Посмотрев на него сверху вниз, Эшер кивнул:

— Думаю, за нас за всех придется молиться, когда станет известно, кто виновник этой беды.

— Это так, — с горечью согласился Холз. — Это так. — Он отошел в сторону, а Эшер пришпорил коня и погнал по дороге.

И лишь намного обогнав медленно ехавшую карету Джарралта, уже почти на подъезде к Башне, Эшер осознал, что он провел последние часы, отдавая приказы самым могущественным доранцам в королевстве… И они ему повиновались.

* * *

Въехав на конюшенный двор Башни, он передал Сигнета Буни, чтобы тот почистил и накормил его, и тут же увидел Мэтта, который ухаживал за жеребенком. Несмышленыш выскочил из фургона и сейчас был утыкан занозами, как подушечка для булавок. Эшеру хватило взгляда и движения головой, чтобы сообщить Мэтту плохие вести. Тот побледнел. И следующую занозу из шеи жеребенка доставал уже слегка дрожащими пальцами.

— Да благословит их Барла, — произнес он, выбрасывая щепку в лужу. — Поговорим позже?

— Да, — ответил Эшер, отворачиваясь. — Позже.

От конюшен до Башни идти было недалеко. Чувствуя нарастающую тяжесть в груди, Эшер устало шагал по щебню, устилавшему дорожку, и думал о том, что вот-вот произойдет. Как прекрасно было бы прямо сейчас упасть и заснуть мертвым сном. Тогда не пришлось бы открывать передние двери Башни. Не пришлось бы входить. Не пришлось бы смотреть в глаза людям, которые, как он знал, ждут его и новостей. Ждут, что он скажет: не бойтесь, ложная тревога.

Ждут напрасно.

Передние двери Башни были слегка приоткрыты. Он глубоко вздохнул. Крепко взялся за обе бронзовые ручки. Рывком открыл двери и вошел.

— Я всех разослал по домам, — сказал Дарран, поднимаясь из кресла, стоявшего у подножия лестницы. — В конце концов, решил, что бессмысленно держать их здесь вместе столько часов. Только языками чешут.

— Бессмысленно, — медленно произнес Эшер, закрывая за собой двери. — Да.

Сплетя пальцы рук на впалой груди, Дарран сделал три шага навстречу и остановился.

— Итак? — Не знакомый с ним человек мог бы подумать, что секретарь полностью владеет собой. — Он мертв?

Эшер, остановившись посередине пустого холла, выждал мгновение и ответил:

— Нет. — Внезапно он почувствовал смертельную усталость. Надо бы присесть на что-нибудь. Вроде бы утром здесь были еще и кресла? — Немного побился, но и только. Сейчас Джарралт везет его к лекарю Никсу.

— Господин Джарралт, — автоматически поправил Дарран. — Эшер?

Тот протер слипающиеся глаза:

— Что?

— Кто-нибудь погиб?

Эшер отвернулся.

Треклятый старый дурак может откинуть копыта, когда услышит правду.

— Эшер?

Снова развернувшись к Даррану, он засунул руки в карманы и заставил себя смотреть прямо в изможденное лицо старика.

— Дурм не погиб. Дурм жив. По крайней мере, был жив, когда я видел его в последний раз. — Он пожал плечами. — Это точно.

— Мне нет дела до Дурма, — вспылил Дарран.

— Напрасно. Потому что если он не выкарабкается и не выступит в защиту Гара, у нас у всех будут крупные неприятности. В этом я убежден.

Казалось, Дарран не слушает.

— Кто еще? Ты сказал, Дурм не погиб. Замечательно. Кто еще уцелел… кроме него и Гара?

Эшер впервые слышал, чтобы старое чучело называло Гара иначе, чем «принц» или «его высочество». Это его испугало.

— Никто, — вдруг жестко ответил он. — Теперь все? Вся его семья погибла. Да, еще Мэтчер. И лошади. Главное, не забыть о бедных лошадках, ведь так? Все они мертвы. Лежат, разбившись, в пропасти за Гнездом Салберта. Так, что еще вы хотите знать?

С посиневших губ Даррана сорвался слабый жалобный стон. Пальцы расцепились и заскребли по груди. Он стал медленно оседать на колени.

Эшер бросился к нему:

— Не смей! Придурок, чучело, старая косоглазая корова! Не смей, сволочь!

Кряхтя от напряжения, он опустил Даррана на плиточный пол холла и рывком распахнул строгую черную куртку и жилет под ней. Дрожащими пальцами ослабил узел галстука и расстегнул белую рубаху. Грудь старика судорожно вздымалась, требуя воздуха. Больше всего она напоминала решетку для поджаривания мяса, накрытую чайным полотенцем, — до того старик был худ. Из глаз его, как из волшебного источника, непрерывно текли слезы. Нужна была подушка или что-то мягкое, чтобы не опускать голову несчастного прямо на плиточный пол. Оглядевшись, Эшер дотянулся до кресла, сорвал с него подушку и подсунул под голову Даррана.