Утраченная реликвия...

Скуластое лицо с коротким носом немного подсохло, сделалось жестче, серые глаза потемнели, мимика сделалась беднее, но пшеничные волосы и открытая белозубая улыбка почти не изменились. Бывший сержант Валерий Бондарев относился к тому типу людей, которые старятся медленно и почти незаметно для посторонних. Сейчас ему должно было быть где-то около тридцати, но выглядел он моложе.

– Что смотришь, командир? – перехватив взгляд Юрия, сказал Бондарев. – Изменился?

– Как раз таки нет, – ответил Юрий. – Так и хочется наряд объявить.

– Считай, что уже объявил, – Бондарев ухмыльнулся. – По кухне… Эх, командир, хорошо-то как! Вот уж не думал и не гадал, что вот так, случайно, в парке…

– Да какой я тебе командир? – Юрий пожал плечами. – Я теперь, если хочешь знать, вообще никто. Помнишь, как полковник Ярцев ругался? «Вольноопределяющиеся раздолбай»… Вот это я и есть – вольноопределяющийся раздолбай. Да ладно, ерунда это все. Расскажи лучше, как сам.

– А что сам? Служил по контракту. Попрыгал, пострелял – ну, чего рассказывать… А потом колонну нашу обстреляли. На том моя служба и кончилась. Завесили мне дыру в легких медалью «За отвагу» да и списали вчистую как непригодного к строевой.

– Ничего себе, непригодный, – сказал Юрий, окидывая взглядом его мощную фигуру. – Хорош инвалид!

– Им виднее, они в очках. Да я не очень-то и упирался. Как-то вдруг противно сделалось, да и тебя, между прочим, вспомнил… Знаешь, когда долго воюешь, звереть начинаешь – потихоньку, незаметно, но… Короче, не нравится мне эта теперешняя мода – каждый, блин, Рембо, каждый – супермен. Сплошные терминаторы кругом, поговорить по-человечески не с кем. Слушай, может, водка уже остыла?

– Кто ходит в гости по утрам, – начал Юрий, открывая морозилку, – тот поступает мудро…

– То тут сто грамм, то там сто грамм, на то оно и утро! – радостно подхватил Бондарев.

– Твой приятель тоже так считает, – сказал Юрий, кивая в сторону двери.

Бондарев повернул голову и поднял брови, с преувеличенным осуждением разглядывая Шайтана, который уже сидел на пороге кухни, склонив голову набок и умильно глядя на стол.

– Ох, бездельник, – сказал он. – Вообще-то, командир, ты про него плохо не думай. Он – пес воспитанный, просто шалит по молодости. Вот попробуй угости его чем-нибудь.

Юрий взял с тарелки кусок ветчины и протянул собаке.

– Шайтан, – позвал он, – Шайтанушка, на, мальчик, трескай на здоровье.

Шайтан подошел к его протянутой руке, понюхал ветчину, сел и отвернулся с таким видом, будто его грубо обидели.

– На, Шайтан, – повторил Юрий. – Вкусно!

Пес покосился на мясо, сделал глотательное движение, облизнулся и опять отвернул морду.

– Да он у тебя, наверное, просто мусульманин, – предположил Юрий. – Жалко, говядины нет, я бы его мигом расколол.

Он, разумеется, шутил, и Бондарев наверняка это понимал, однако его так и распирало от гордости за хорошо воспитанного питомца.

– Э, нет, командир, – сказал он, – это ты, извиняюсь, загнул. Смотри, только пальцы береги. Шайтан, свой. Можно!

Что-то аппетитно чавкнуло, и ломоть ветчины, который Юрий держал двумя пальцами, исчез. Шайтан облизнулся, преданно глядя ему в глаза и нетерпеливо переступая передними лапами.

– Опа, – сказал Юрий. – Не собака, а Эмиль Кио…

Я даже не заметил, как он это проделал. Надо еще разок попробовать.

– Не советую, – предостерег Бондарев. – Он такие фокусы может с утра до ночи показывать, а нам закусывать будет нечем.

– Ну еще разок, – сказал Юрий. – Надо же проверить, признал он меня за своего или нет.

– Ну проверь, если жратвы не жалко, – Бондарев пожал плечами и демонстративно отвернулся от пса. – Я вас познакомил, остальное от тебя зависит. Он с кем попало дружбу не водит, и ветчиной его не больно-то купишь. Хотя, по-моему, ты ему нравишься.

– Чует родственную душу, – сказал Юрий, беря с тарелки еще один кусок мяса. – Правда, Шайтан? Я, между прочим, твоего папашу знавал, и очень близко.

Мы с ним однажды сутки в каком-то разбомбленном подвале вдвоем просидели, из одной фляжки пили… Ну, хочешь мясца?

Уговаривать Шайтана не пришлось, и второй кусок ветчины последовал за первым с волшебной скоростью.

– Тщательно пережевывая пищу, ты помогаешь обществу, – назидательно процитировал Юрий, вытирая о штанину испачканные собачьей слюной пальцы. – Экий ты, братец, обжора и слюнтяй… Все, все, раздача слонов окончена, все свободны. Обниматься я с тобой не стану, даже не мечтай.

Он отпихнул Шайтана, который пытался взгромоздиться к нему на колени, и принялся открывать бутылку.

– Ты смотри, – с оттенком ревности произнес Бондарев, подставляя рюмку, – какая у вас любовь с первого взгляда. Ни разу не видал, чтобы он к первому встречному целоваться лез.

– Генетическая память, – сказал Юрий, разливая водку. – Я ведь там, в парке, как увидел этот ошейник, тоже чуть было целоваться к нему не полез.

Бондарев усмехнулся.

– Да, ошейник… Давно пора его сменить, да все как-то рука не поднимается. Казалось бы, обыкновенный кусок ремня, а выбрасывать жалко. Память! Правильно ты сказал – генетическая.