Утраченное кафе «У Шиндлеров»

Потом он говорил, что тогда такой диагноз был равносилен смертному приговору. Он решил, что сейчас пугать свою 47-летнюю пациентку не стоит, но сказал, что, возможно, без операции она не обойдется. Он прописал ей обезболивающие препараты. Кроме того, он попросил ее в следующий раз прийти с детьми: такую новость должны были узнать все одновременно.

Муж Клары, Алоиз Гитлер, умер в 1903 году. Клара сразу же продала маленький семейный дом в окрестностях Линца и переехала ближе к центру; как ей казалось, там детям будет легче жить, хотя их новая квартира на Гумбольдтштрассе была совсем крошечной: одна комната, кухня и чулан. В этом-то чулане и жил сын Клары Адольф.

Дом этот стоит до сих пор. Я прошла мимо него по пути на кладбище: обшарпанное здание на шумной, пыльной улице на выезде из Линца, утыканной забегаловками с турецкой едой и парой кинотеатров под неоновыми вывесками, где крутят порнофильмы.

Нрав у Клары был тихий. Муж ее, наоборот, был жесток, сильно пил и частенько поколачивал детей, особенно Адольфа. Как вспоминала сестра Адольфа, Паула, это случалось почти каждый вечер, а однажды им даже показалось, что Алоиз прибил сына насмерть. Клара, как могла, защищала и успокаивала детей.

10. Адольф Гитлер в 1904 г., за три года до знакомства с доктором Блохом. Портрет нарисован однокашником

Через несколько дней после той, первой, консультации Клара снова появилась у Эдуарда. Теперь она привела с собой всю семью, в том числе и Адольфа, и Эдуард сообщил ей страшную новость. Как вспоминал потом Эдуард, Клара стойко приняла ее, но Адольф заплакал и спросил: «Что же, маме совсем не на что надеяться?»

Доктор ответил: «Если срочно сделать операцию, можно еще успеть». Эдуард вспоминал потом, что это чуть-чуть успокоило Адольфа.

Эдуард не стал медлить и подключил все свои связи. 18 января 1907 года Кларе удалили грудь в Больнице сестер милосердия (Barmherzigen Schwestern), причем по ее просьбе Эдуард присутствовал на операции. Адольф настоял, чтобы мать положили не в переполненную общую палату, а в отдельную, пусть даже и более дорогую.

Часа через два после операции Эдуард зашел к детям Клары, которые волновались, ожидая исхода операции дома. Адольф устал, а глаза у него покраснели от слез. Юноша внимательно выслушал рассказ врача об операции, а потом глухо спросил: «Ей больно?» Эдуард впоследствии называл операцию «трудной» и признавался, что ему трудно было скрывать от детей всю серьезность положения.

При беспомощной матери Адольф становился теперь главой семейства. Он платил доктору и больнице, а Эдуард наблюдал за ходом выздоровления Клары. В том же году он лечил Адольфа от разных мелких недугов. На взгляд Эдуарда, Адольф был любимчиком матери и сам горячо любил ее. Какое в жизни избрать направление, он не знал. Адольф плохо учился, а в 1905 году совсем бросил школу. Опекун, Йозеф Майрхофер, напрасно уговаривал его поступать на работу. Клара же очень одобряла стремление своего сына стать художником.

Она, казалось, сравнительно быстро шла на поправку и вскоре уже могла ходить за провизией на ближайший рынок. Однако ей стало трудно подниматься на третий этаж, поэтому в мае 1970 года семейство переехало еще раз, в квартиру побольше и посветлее, на первом этаже дома № 9 по Блютенштрассе. Она находилась на другом берегу Дуная, в районе Урфар, совсем неподалеку от садов, откуда поставляли фрукты на винокурню семейства Кафка. Доктор Блох побывал там и своими глазами увидел полную чистоту и порядок: фрау Гитлер была превосходной хозяйкой.

Через несколько месяцев после операции, осенью 1907 года, Адольф отправился в Вену держать вступительный экзамен в художественную школу при Венской академии изящных искусств. В знак почтения он послал открытку своему семейному доктору Блоху: «Из Вены, с самыми теплыми пожеланиями, Ваш вечно благодарный пациент Адольф Гитлер».

Однако Вена, где у Адольфа оказалось много соперников, оказалась местом не таким уж простым: в нее валом валили жители начавшей распадаться империи. С 1880 года ее население почти утроилось и приближалось к двум миллионам. Кругом царила бедность, жилья остро не хватало. В обществе росли напряженность и антисемитизм. Евреи уже составляли чуть ли не 10 % жителей Вены и были самым многочисленным из ее национальных меньшинств. Совсем немногие стали обеспеченными культурными интеллектуалами; подавляющее большинство не сумело выбраться из бедности, говорило на идише, а не на немецком языке и оказалось в столице, спасаясь от враждебного отношения в других регионах Австро-Венгерской империи.