Утраченное Просвещение: Золотой век Центральной Азии от арабского завоевания до времен Тамерлана

Сколько лет было Руми, когда он покинул Центральную Азию? Согласно традиционным подсчетам, поддерживаемым Франклином Льюисом из Университета Эмори, в то время поэту было 14 лет. Но немецкий исследователь Аннемари Шиммель утверждает, что Руми было не меньше 19–21 года. В любом случае ясно, что Руми вырос и сформировался как личность в атмосфере, пропитанной страстями и проблемами Центральной Азии, а не Коньи. Его отец черпал вдохновение у младшего брата аль-Газали – Ахмеда, еще более бескомпромиссного врага рационализма. Руми получил базовое образование в интеллектуально насыщенном Самарканде, где был подвержен влиянию бушующих течений суфизма. Его взгляд на жизнь сформировался в обществе, которое рушилось вокруг, в мире, пронизанном страхом, где даже бегство не давало передышки[1280].

Мир Руми был миром, полным темноты, и тем контрастнее высвечивается то, что современный ученый назвал «доселе неизвестным духовным светом»[1281]. На жестокость и бездушность жизни Руми отвечал экстатическим выражением стихов, большем, чем у любого поэта до него. В стихах он «терял себя», декламируя, говоря о мирской любви, восторгаясь красивым лицом, погружаясь в непостижимую сущность Бога, будучи в вихре танца (который стал отличительной чертой его последователей-дервишей в Конье) и слушая музыку:

«О, музыка, ты пища для влюбленных,
Ты поднимаешь душу в вышний мир.
Сверкает пепел, и разгорается лампада:
Мы слушаем и кормимся радостью и миром»[1282]

.

В большом количестве стихотворений, на которые его вдохновил сосед, неграмотный ювелир, – Руми колебался между земной и божественной любовью: его точность и деликатность соседствует с бурлящим смятеньем чувств:

«Любовь делает горькое сладким,
Превращает медь в золото.
Любовь делает осадок чистым вином
И исцеляет боль.
Любовь возвращает умерших к жизни
И превращает царей в рабов.
Но эта любовь исходит от знания.
Дурак никогда не сядет на трон любви.
Нет, невежество влюбляется лишь в то,
Что лишено жизни.
Ему кажется, что в безжизненном скрывается желанное,
Как будто это слышится зов возлюбленного.
Невежество не видит различий;
Оно думает, что молния – это и есть солнце.
Просвещение преходяще и ненадежно,
Если ты не видишь разницы
Между преходящим и вечным»[1283]

.

В конце концов, объект любви – это Бог. Но Бог Руми не был Богом суннитов, или шиитов, или сектантов любого типа:

«Слепо верующие стоят на распутье, ведь поборники
Каждой стороны тверды: каждый очарован собственным путем.
Одна любовь прекращает споры, одна любовь приходит
На помощь, когда ты взываешь о спасении от раздоров.
Вот, если я сам для себя неизвестен, что, во имя Бога,
Я должен делать?
Я не чту ни крест, ни полумесяц, я ни гяур, ни иудей.
Мой дом – ни Восток, ни Запад, ни земля, ни море;
У меня нет родни (ни) среди ангелов, ни среди гномов»[1284]

.

Народу, брошенному на произвол судьбы переворотами и потрясениями, разрушающими и в то же время создающими целые цивилизации прямо на глазах, Руми предложил утешение веры не в виде пассивного смирения, а в виде деятельной любви, а это и было ключевым посланием суфиев Центральной Азии:

«Мир – ловушка, а желание – наживка:
Избегни ловушки и быстро
Обрати лицо свое к Богу»[1285]

.

Краткое возрождение великой традиции: Насир ад-Дин ат-Туси