Утраченные иллюзии

— Если Люсьен будет милым, — сказала Корали, — он не пойдет к вашей графине. Что за охота шататься по великосветским гостиным? Он там от скуки умрет.

— Вы желаете держать его взаперти? — сказал Блонде. — Вы его ревнуете к светским женщинам?

— Да, — вскричала Корали, — они гаже нас!

— Откуда ты это знаешь, кошечка? — сказал Блонде.

— От их мужей! — отвечала она. — Вы забыли, что я полгода была близка с де Марсе.

— Не думаете ли вы, дитя мое, — сказал Блонде, — что я только и мечтаю ввести в дом госпожи де Монкорне такого красавца? Ежели вы тому противитесь, сочтем, что я ничего не говорил. Но я знаю, что здесь дело не в женщине, а в том, чтобы добиться от Люсьена мира и снисхождения в отношении одного бедняги — посмешища вашей газеты. Барон дю Шатле по глупости принимает ваши статьи всерьез. Маркиза д’Эспар, госпожа де Баржетон и салон графини де Монкорне покровительствуют Цапле, и я обещал примирить Лауру и Петрарку — госпожу де Баржетон и Люсьена.

— Ах! — вскричал Люсьен, у которого утоленная жажда мести пьянящим наслаждением разлилась по жилам. — Вот когда они оказались у моих ног! Я готов обожать мое перо, обожать моих друзей, обожать роковое могущество печати. Но ведь сам я не написал еще ни одной статьи против Выдры и Цапли. Я поеду к ней, мой милый, — сказал он, обнимая Блонде за талию. — Да, я поеду, но тогда лишь, когда эта чета почувствует всю тяжесть вот этой легкой вещицы!

Он взял перо, которым писал статью о Натане, и потряс им.

— Завтра я швырну в них двумя столбцами. Потом посмотрим! Не тревожься, Корали! Речь идет не о любви, а о мести, и я отомщу вполне.

— Вот человек! — сказал Блонде. — Если бы ты, Люсьен, знал, как редко можно встретить в пресыщенном парижском свете подобный взрыв чувств, ты больше бы себя ценил. Не оплошай, — сказал он, употребив выражение более энергичное, — ты на пути к власти.

— Он достигнет своего, — сказала Корали.

— Он уже многого достиг в эти полтора месяца.

— Если случится, что его будет отделять от скипетра лишь пространство не шире могилы, к его услугам труп Корали.

— Ваша любовь достойна Золотого века, — сказал Блонде. — Прими мои поздравления; твоя статья превосходна, — продолжал он, глядя на Люсьена, — в ней столько свежести! Ты проявил себя мастером этого жанра.

Явился Лусто вместе с Гектором Мерленом и Верну; Люсьен был в высшей степени польщен, почувствовав себя предметом их внимания. Фелисьен принес Люсьену сто франков за его статью. Газета сочла необходимым вознаградить столь блестящий труд, чтобы приманить автора. Корали, увидев этот капитул журналистов, послала заказать завтрак в «Кадран Бле», ближайшем ресторане; как только Береника доложила, что завтрак подан, она пригласила всех в нарядную столовую. В разгаре пиршества, когда шампанское бросилось в голову, выяснилась причина посещения Люсьена его товарищами.

— Ты, конечно, не желаешь, — сказал ему Лусто, — нажить в лице Натана врага? Натан журналист, у него есть друзья, он сыграет с тобой скверную шутку при выходе твоей книги. Ведь ты хочешь продать «Лучника Карла IX»? Утром мы видели Натана, он в отчаянье, но ты напишешь еще одну статью и окропишь его похвалами.

— Как! После моей статьи против него вы желаете?.. — спросил Люсьен.

Эмиль Блонде, Гектор Мерлен, Этьен Лусто, Фелисьен Верну прервали слова Люсьена веселым смехом.

— Послезавтра у тебя ужин. Ты пригласил его? — сказал Блонде.

— Статья пошла без подписи, — сказал Лусто, — Фелисьен не так наивен, как ты, и поставил вместо подписи внизу только «Ш»; ты можешь и дальше так печататься в его газете; она левого направления. Мы все в оппозиции. Но Фелисьен столь тактичен, что не желает насиловать твоих убеждений. Газета Гектора — орган правого центра, там ты можешь подписываться буквой «Л». Аноним необходим при нападении, похвальное слово идет за подписью.

— Подпись меня не заботит, — сказал Люсьен. — Я не знаю, что сказать в пользу книги.

— Ты, значит, написал то, что думал? — спросил Гектор Люсьена.

— Да.

— Эх, мой милый, — сказал Блонде, — я считал тебя более сильной натурой! Клянусь, я полагал, глядя на твой лоб, что ты одарен способностью великих умов рассматривать любую вещь с двух сторон. В литературе, мой милый, каждое слово имеет изнанку, и никто не может сказать, что именно есть изнанка. В области мысли все двусторонне. Мысль двойственна. Янус — мифологический образ, олицетворяющий критику, и вместе с тем символ гения. Троичен только бог! Отчего, как не в силу таланта, Мольер и Корнель, люди выдающиеся, заставили Альцеста сказать «да», а Филинта — «нет», или же Октавия и Цинну^{153}? Руссо в «Новой Элоизе» написал одно письмо за дуэль, другое — против дуэли; кто может решить, в котором из них высказано его истинное мнение? Кто из нас предпочтет Клариссу Ловеласу^{154}, Ахилла — Гектору? Кто поистине герой Гомера? Что руководило Ричардсоном? Критика обязана рассматривать произведение со всех точек зрения. Мы просто докладчики.