В одиннадцать часов вечера Люсьен, его сестра, мать и папаша Сешар, Марион и Кольб были потревожены городским оркестром, к которому присоединился еще гарнизонный; площадь Мюрье была полна народу. Ангулемская молодежь приветствовала серенадой Люсьена де Рюбампре. Люсьен подошел к окну в спальне сестры и посреди глубокого молчания, наступившего после того, как отзвучали последние аккорды серенады, сказал:
— Благодарю соотечественников за оказанную мне честь, постараюсь быть ее достойным. Позвольте мне на этом закончить: волнение мое чересчур сильно, и я не в состоянии говорить.
— Да здравствует автор «Лучника Карла Девятого»! — Да здравствует автор «Маргариток»! — Да здравствует Люсьен де Рюбампре!
После этого троекратного залпа приветствий, выкрикнутых несколькими голосами, в окно полетели букеты и три венка, брошенные ловкой рукой. Десять минут спустя площадь Мюрье опять стала безлюдной и водворилась тишина.
— Я предпочел бы десять тысяч франков, — сказал старый Сешар, с крайне ехидной миной разглядывая со всех сторон венки и букеты, — но вы ведь преподнесли им маргаритки, ну, а они вам — букеты: вы цветочных дел мастер!
— Вот как вы цените внимание, которым меня почтили сограждане! — вскричал Люсьен, и выражение его лица изобличало, что забыты все горести: оно так и сияло довольством. — Кабы вы знали людей, папаша Сешар, вы знали бы, что такие минуты в жизни неповторимы. Лишь искренний восторг способен вылиться в подобное торжество!.. Такие вещи, милая матушка и дорогая сестра, сглаживают многие огорчения! — Люсьен обнял сестру и мать, как обнимают в те минуты, когда радость поднимается в душе столь могучей волной, что хочется увлечь ею дружеские сердца. («За отсутствием друга, — сказал однажды Бисиу, — опьяненный успехом сочинитель обнимает слугу».) — Ну, ну, детка, — сказал он Еве, — о чем ты плачешь?.. A-а! От радости?..
Оставшись наедине с матерью, Ева, прежде чем опять лечь в постель, сказала ей:
— Увы! В нашем поэте, сдается мне, есть что-то от красивой женщины самого последнего разбора…
— Ты права, — кивая головой, отвечала мать. — Люсьен уже забыл не только свои горести, но и наши.
Мать и дочь расстались, не решаясь высказать до конца свои мысли.
В странах, снедаемых духом общественного неповиновения, прикрытого словом «равенство», всякая победа является одним из тех чудес, которые, как, впрочем, и некоторые иные чудеса, не обходятся без закулисных махинаций. Из десяти случаев торжественных признаний, какие выпадают на долю десяти лиц, прославленных еще при жизни у себя на родине, девять объясняются причинами, непосредственно не касающимися увенчанной знаменитости. Торжество Вольтера на подмостках французского театра не является ли торжеством философии его века? Во Франции признание возможно только в том случае, если, возлагая венец на голову победителя, каждый мысленно венчает самого себя. Стало быть, предчувствия обеих женщин имели свои основания. Успех провинциальной знаменитости находился в чересчур резком противоречии с косными нравами Ангулема и явно был подстроен с какими-то корыстными целями или же создан неким влюбленным режиссером, короче, обязан сотрудничеству равно вероломному. Ева, впрочем, как и большинство женщин, была недоверчива в силу инстинкта, она жила не умом, а сердцем. Засыпая, она говорила сама себе: «Кто же тут до такой степени любит моего брата, чтобы взволновать весь город?.. «Маргаритки» еще не изданы. Как же поздравлять с будущим успехом?..»