Утраченные иллюзии

- Люсьен, знаешь, что я получил из Парижа? - сказал типограф, вынимая из кармана томик в восемнадцатую долю листа.- Послушай!

Давид прочел, как умеют читать поэты, идиллию Анд-ре Шенье, озаглавленную "Неэра", затем идиллию "Больной юноша", потом элегию о самоубийце, еще одну в античном духе, и два последние "Ямба".

- Так вот что такое Андре Шенье! - восклицал Люсьен.- Он внушает отчаяние,- повторил он в третий раз, когда Давид, чересчур взволнованный, чтоб продолжать чтение, протянул ему томик стихов.

- Поэт, обретенный поэтом,- сказал он, взглянув на имя, поставленное под предисловием.

- И Шенье, написав такие стихи,- заметил Давид,- мог думать, что не создал ничего достойного печати!

Люсьен в свой черед прочел эпический отрывок из "Слепца" и несколько элегий. Когда он дошел до строк:

Если это не счастье, так что же? - он поцеловал книгу, и друзья заплакали, потому что они оба любили до самозабвения. Виноградная листва расцветилась, стены старого дома, покосившиеся, с выщербленным камнем, изборожденные трещинами, приняли пластические формы, где каннелюры, рустика, барельефы сочетались с фигурным орнаментом какой-то волшебной архитектуры. Фантазия рассыпала цветы и рубины в мрачном дворике. Камилла Андре Шенье стала для Давида его обожаемой Евой, а для Люсьена знатной дамой, о которой он вздыхал. Поэзия отряхнула величественные полы своей звездной мантии над мастерской, где, казалось, паясничали типографские Обезьяны и Медведи. Пробило пять; но друзья не чувствовали ни голода, ни жажды; жизнь была для них золотым сном, все сокровища земли лежали у их ног. Для них открылся на небосводе тот голубой просвет, на который указует перст Надежды тем, у кого жизнь тревожна и кому она, подобно Сирене, напевает: "Спешите, летите, спасайтесь от зол, там, в лазурной, серебряной, золотой дали!.." В это время стеклянная дверь отворилась, и ученик по имени Серизе, парижский мальчишка, привезенный Давидом в Ангулем, вышел из мастерской во двор в сопровождении незнакомца, которому он указал на двух друзей, и тот, раскланиваясь, подошел к ним.

- Сударь,- сказал он Давиду, извлекая из кармана толстую тетрадь,- я желал бы напечатать вот этот труд. Не откажите в любезности сказать, во что это обойдется.

- Мы, сударь не печатаем такие солидные рукописи,- отвечал Давид, не взглянув на тетрадь.- Обратитесь к господам Куэнте.

- Но у нас есть очень красивый шрифт, вполне подходящий,- возразил Люсьен, взяв рукопись. Прошу вас, зайдите завтра, и оставьте нам вашу рукопись. Мы под считаем, во что обойдется печатание.

- Не с господином ли Люсьеном Шардоном имею честь?..

- Да, сударь,- отвечал фактор.

- Я счастлив, сударь,- сказал автор,- познакомиться с молодым поэтом, которому прочат блестящую будущность. Мне посоветовала зайти сюда госпожа де Баржетон.

Люсьен, услышав это имя, покраснел и пробормотал несколько слов, чтобы выразить благодарность г-же де Баржетон за ее любезное внимание. Давид заметил румянец и смущение друга и отошел, предоставив ему беседовать с провинциальным дворянином, автором статьи о разведении шелковичных червей, из тщеславия желавшим ее напечатать, чтобы его коллеги по Земледельческому обществу могли ее прочесть.

- Послушай, Люсьен,- сказал Давид, когда дворянин ушел,- уж не влюблен ли ты в госпожу де Баржетон?

- Без памяти!

- Но живи она в Пекине, а ты в Гренландии, расстояние разобщало бы вас менее, нежели сословные предрассудки.

- Воля любящих все побеждает,- сказал Люсьен, потупя глаза.

- Ты забудешь нас,- отвечал робкий обожатель прекрасной Евы.

- Напротив! Как знать, не пожертвовал ли я ради тебя возлюбленной? вскричал Люсьен.

- Что ты хочешь сказать?

- Вопреки любви, вопреки интересам, побуждающим меня посещать ее дом, я сказал ей, что впредь не переступлю ее порога, ежели человек, превосходящий меня талантами, с большим будущим, ежели Давид Сешар, мой брат, мой друг, не будет у нее принят. Дома меня ожидает ответ. И пускай вся здешняя знать приглашена нынче к госпоже де Баржетон слушать мои стихи, ежели ответ будет отрицательный, нога моя туда не ступит.

Давид крепко пожал Люсьену руку, смахнув слезу. Пробило шесть.

- Ева, верно, тревожится. Прощай!-вдруг сказал Люсьен.

Он ушел, оставив Давида во власти волнений, столь остро ощущаемых лишь в этом возрасте и особенно в том положении, в каком находились два юных лебедя, которым провинциальная жизнь еще не подрезала крыльев.

- Золотое сердце! - вскричал Давид, провожая взглядом Люсьена, покуда тот не скрылся за дверью мастерской.

Люсьен возвращался в Умо по прекрасному бульвару Болье, через улицу Минаж и ворота Сен-Пьер. Если он избрал столь долгий путь, вы поймете, что, стало быть, тот путь лежал мимо дома госпожи де Баржетон. Он испытывал такое блаженство, проходя мимо окон этой женщины, что тому два месяца как изменил кратчайшему пути в Умо через ворота Пале.