Утраченные иллюзии

Кольб и не рассчитывал на столь благоприятный случай; он потихоньку вышел из канцелярии и сказал служанке:

- Каспатин Туплон, как видно, освободится не скоро, так я понаветаюсь завтра утром.

Эльзасца, отставного кавалериста, осенила мысль, которую он тут же положил привести в исполнение. Он побежал к своему знакомому, который давал внаймы лошадей, выбрал коня получше, оседлал его, а сам пешком воротился к хозяину. Ева была В полнейшем отчаянии.

- Что случилось, Кольб?-спросил типограф, вглядываясь в испуганное и вместе с тем веселое лицо эльзасца.

- Вас окрушают мошенники! Нато карошо прятать козяин. Ви, сутарыня, знаете, кута мошно его прятать?

Когда честный Кольб рассказал о предательстве Серизе, об окружении дома, о том, какое участие в этом деле принимает Куэнте-толстый, и обрисовал те козни, которые строят эти люди, положение Давида представилось в самом зловещем свете.

- Тебя преследуют Куэнте! - вскричала бедная Ева, подавленная этим известием.- Вот почему Метивье был так жесток... Ведь они бумажные фабриканты, они хотят овладеть твоим изобретением.

- Но как спастись от них? - вскричала г-жа Шардон.

- Сутарыня, ей знаете кута -кипуть прятать козяина,- опять сказал Кольб.- Я отвезу наш козяин, никто не путет знать.

- Как только стемнеет, идите к Базине Клерже,- отвечала Ева,- а я схожу туда сейчас же и условлюсь с ней обо всем. В таких обстоятельствах я могу положиться на Базину, как на самое себя.

- Сыщики проследят за тобой,- сказал наконец Давид, собравшись несколько с духом.- Надо найти способ предупредить Базину, не заходя к ней.

- Сутарыня, вам восмошно пойти,- сказал Кольб.- Моя мысль такова: я выйту из тома вместе с козяин, за

нами погнались свистуны. За вами, сутарыня, следить пу-тет некому, и ей скоро-скоро утекайте к коспоша Клерше! Я имею мой конь, я сашайт на коня козяин и... поминай нас, как зовут, тьяволь их пэпраль!.. ГРАФ СИКСТ ДЮ ШАТЛЕ

Камергер двора его величества, префект Шаранты, государственный советник.

- Вы в милости,- сказал Сешар-отец,- в городе только о вас и толкуют, точно о какой-нибудь важной персоне... Ангулем и Умо оспаривают друг у друга честь свить для вас венок.

- Моя милая Ева,- сказал Люсьен на ухо сестре,- я решительно в том же положении, в каком был в Умо в тот день, когда был зван к госпоже де Баржетон: чтобы принять приглашение префекта, у меня нет фрака!

- А ты все же думаешь принять приглашение? - испуганно воскликнула г-жа Сешар.

Вопрос идти или не идти р префектуру послужил причиной спора между сестрой и братом. Здравый смысл провинциалки подсказывал Еве, что в свете следует появляться только с веселым лицом, в элегантном костюме, безукоризненно одетым; но она таила истинные свои мысли: "К чему поведет обед у префекта? Что готовит для Люсьена великосветский Ангулем? Не замышляют ли что-нибудь против него?"

Кончилось тем, что Люсьен, перед тем как идти спать, сказал сестре:

- Ты не знаешь, как велико мое влияние; жена префекта боится журналистов; и притом графиня дю Шатле все та же прежняя Луиза де Негрпелис! Женщина, сумевшая выхлопотать столько милостей, может спасти Давида! Я расскажу ей об открытии брата, и для нее ничего не значит выхлопотать у правительства субсидию в десять тысяч франков.

В одиннадцать часов вечера Люсьен, его сестра, мать и папаша Сешар, Марион и Кольб были потревожены городским оркестром, к которому присоединился еще гарнизонный; площадь Мюрье была полна народу. Ангулемская молодежь приветствовала серенадой Люсьена де Рюбампре. Люсьен подошел к окну в спальне сестры и посреди глубокого молчания, наступившего после того, как отзвучали последние слова серенады, сказал:

- Благодарю соотечественников за оказанную мне честь, постараюсь быть ее достойным. Позвольте мне закончить: волнение мое чересчур сильно, и я не в состоянии говорить.

- Да здравствует автор "Лучника Карла IX"!.. Да здравствует автор "Маргариток"! Да здравствует Люсьен де Рюбампре!

После этого троекратного залпа приветствий, выкрикнутых несколькими голосами, в окно полетели букеты и три венка, брошенные ловкой рукой. Десять минут спустя площадь Мюрье опять стала безлюдной и водворилась тишина.

- Я предпочел бы десять тысяч франков,- сказал старый Сешар, с крайне ехидной миной разглядывая со всех сторон венки и букеты,-но вы ведь преподнесли им маргаритки, ну, а они вам - букеты: вы цветочных дел мастер!