- Я пришел первым,- сказал он, кланяясь несколько более почтительно, нежели то было принято по отношению к этому простофиле.
- Натурально,- отвечал г-н де Баржетон. Люсьен счел ответ за колкость ревнивого мужа, но покраснел и оглядел себя в зеркало, стараясь приосаниться.
- Вы живете в Умо, - сказал г-н де Баржетон, - кто живет далеко, приходит всегда раньше тех, кто живет близко.
- Что тому причиной?-спросил Люсьен, придавая лицу приятное выражение.
- Не знаю, - отвечал г-н де Баржетон, впадая в свою обычную неподвижность.
- Вы просто не пожелали об этом подумать, - продолжал Люсьен. Человек, способный сделать наблюдение, способен найти и причину.
- Ах,- произнес г-н де Баржетон,- конечные причины! Эх-хе!..
Люсьен ломал себе голову и не мог придумать, как оживить иссякший разговор.
- Госпожа де Баржетон, видимо, одевается?-сказал он, содрогнувшись от глупости вопроса.
- Да, она одевается,- просто отвечал муж.
Люсьен не нашелся что сказать и, подняв глаза, поглядел на оштукатуренный потолок, пересеченный двумя, окрашенными в серый цвет, балками; но к своему ужасу он увидел, что с небольшой старинной люстры с хрустальными подвесками снят тюль и в нее вставлены свечи. С мебели совлечены чехлы, и малиновый китайский шелк являл взору свои поблекшие цветы. Приготовления возвещали о некоем чрезвычайном собрании. Поэт усомнился в пристойности своего костюма, так как он был в сапогах. Похолодев от смущения, он подошел к японской вазе, украшавшей консоль с гирляндами времен Людовика XV и стал ее рассматривать; но, опасаясь заслужить немилость мужа своей нелюбезностью, он тут же решил поискать, нет ли у этого человечка какого-нибудь конька, которого можно было бы оседлать.
- Вы редко выезжаете из города, сударь? -сказал он, подходя к г-ну де Баржетону.
- Редко.
Молчание возобновилось. Г-н де Баржетон с кошачьей подозрительностью следил за каждым движением Люсьена, который тревожил его покой. Один боялся другого.
"Неужели мои частые посещения внушают ему подозрение?- подумал Люсьен.Он явно меня не выносит".
К счастью для Люсьена, крайне смущенного встревоженными взглядами г-на де Баржетона," который следил за каждым его шагом, старый слуга, облаченный в ливрею, доложил о дю Шатле. Барон вошел чрезвычайно непринужденно, поздоровался со своим другом Баржетоном и приветствовал Люсьена легким наклонением головы, следуя моде того времени, однако ж поэт отнес эту вольность на счет наглости чиновника казначейства. Сикст дю Шатле был в панталонах ослепительной белизны со штрипками, безукоризненно сохранявшими на них складку. На нем была изящная обувь и фильдекосовые чулки. На белом жилете трепетала черная ленточка лорнета. Наконец в покрое и фасоне черного фрака сказывалось его парижское происхождение.
Короче, это был красавец щеголь, еще не вполне утративший былое изящество; но возраст уже наградил его кругленьким брюшком, при котором довольно трудно было соблюдать элегантность. Он красил волосы и бакены, поседевшие в невзгодах путешествия, а это придавало жесткость его чертам. Цвет лица, когда-то чрезвычайно нежный, приобрел медно-красный оттенок, обычный у людей, воротившихся из Индии; однако его замашки, несколько смешные своею верностью былым притязаниям, изобличали в нем обворожительного секретаря по особым поручениям при ее императорском высочестве. Он вскинул лорнет, оглядел нанковые панталоны, сапоги, жилет, синий фрак Люсьена, сшитый в Ангулеме, короче сказать, весь внешний облик своего соперника; затем небрежно опустил лорнет в карман жилета, как бы говоря: "Я доволен". Сокрушенный элегантностью чиновника, Люсьен подумал, что он возьмет свое, как только собравшиеся увидят его лицо, одухотворенное поэзией; тем не менее он испытывал тысячу терзаний, еще усиливших тягостное чувство от мнимой неприязни г-на де Баржетона. Барон, казалось, желал подавить Люсьена величием своего богатства и тем подчеркнуть унизительность его нищеты. Г-н де Баржетон, полагая, что ему уже не придется занимать гостей, был весьма озадачен молчанием, которое хранили соперники, изучавшие друг друга; впрочем, в запасе у него всегда оставался один вопрос, который он приберегал, как приберегают грушу, чтобы утолить жажду, и, когда его терпение истощилось, он почел необходимым прибегнуть к нему, приняв озабоченный вид.
- Смею вас спросить, сударь,- сказал он Шатле,- какие новости? Что слышно?
- Новости? - со злостью отвечал управляющий сборами.- Извольте,- вот господин Шардон. Обратитесь к нему. Не припасли ли вы для нас какой-нибудь хорошенький стишок? - спросил резвый барон, оправляя на виске самую крупную буклю, как ему показалось, пришедшую в беспорядок.
- Хорошенький стишок? Чтобы судить, хорош ли он, мне следовало бы посоветоваться с вами,- отвечал Люсьен.- Вы ранее меня начали заниматься поэзией.
- Полноте! Несколько довольно приятных водевилей, сочиненных из любезности, песенки, написанные по случаю, романсы, известные благодаря музыке, послание к сестре Бонапарта (о, неблагодарный!) - все это не дает права на признание потомства.