Утраченные иллюзии

— Отлично, мы, стало быть, встретимся с Мерленом в редакции. Этот молодчик пойдет по стопам Фино; ты отлично сделаешь, если поухаживаешь за ним. Пригласи на ужин Мерлена вместе с его возлюбленной; ведь ненавистники нуждаются во всех, и он окажет тебе услугу, чтобы при случае воспользоваться твоим пером.

— Ваше первое выступление в печати наделало шуму, теперь на вашем пути нет никаких преград, — сказала Флорина Люсьену. — Не упустите случая, иначе о вас скоро забудут.

— Совершилось событие, — продолжал Лусто. — Великое событие! Фино, этот бесталанный человек, стал директором и главным редактором еженедельного журнала Дориа, владельцем шестой части паев, доставшейся ему даром, и будет получать шестьсот франков в месяц. А я, мой милый, с нынешнего утра старший редактор нашей газетки. Все произошло, как я и предполагал в тот вечер. Флорина была на высоте, она даст десять очков вперед князю Талейрану[144].

— Мы властвуем над мужчинами, пользуясь их страстями, — сказала Флорина. — Дипломаты играют на их самолюбии, дипломаты видят их ухищрения, — мы видим их слабости, поэтому мы сильнее.

— В заключение, — сказал Лусто, — Матифа сострил, единственный раз за всю свою жизнь, он изрек: «Что ж, это дело коммерческое!»

— Я подозреваю, что эту мысль подсказала ему Флорина! — вскричал Люсьен.

— Итак, душа моя, — продолжал Лусто, — теперь ты расправишь крылья.

— Вы родились в сорочке, — сказала Флорина. — Сколько молодых людей в Париже многие годы обивают пороги редакций, покамест им удастся поместить статью в газете! У вас судьба Эмиля Блонде. Не пройдет и полугода, как вы станете задирать нос, — насмешливо улыбнувшись, добавила она на своем наречии.

— Я в Париже уже три года, — сказал Лусто, — и только со вчерашнего дня Фино дает мне как редактору твердых триста франков в месяц, платит по сто су за столбец и по сто франков за лист в своем еженедельнике.

— Что же вы молчите?.. — вскричала Флорина, глядя на Люсьена.

— Будущее покажет... — сказал Люсьен.

— Милый мой, — отвечал Лусто обиженно, — я все для тебя устроил, как для родного брата, но я не отвечаю за Фино. Дня через два Фино будут осаждать десятки шалопаев с предложениями дешевых услуг. Я ему дал слово за тебя; если хочешь — можешь отказаться. Ты сам не понимаешь своего счастья, — продолжал журналист, помолчав. — Ты станешь членом сплоченной группы, где товарищи нападают на своих врагов сразу в нескольких газетах и взаимно помогают друг другу.

— Прежде всего навестим Фелисьена Верну, — сказал Люсьен: он спешил завязать связи с этими опасными хищными птицами.

Лусто послал за кабриолетом, и оба друга отправились на улицу Мандар, где жил Верну, в доме с длинными наружными сенями. Он занимал квартиру в третьем этаже, и Люсьен был очень удивлен, застав этого желчного, надменного и чопорного критика в самой мещанской столовой, оклеенной дешевыми обоями, которые изображали кирпичную стену, симметрично поросшую мхом; на стенах висели плохие гравюры в позолоченных рамах; Верну завтракал в обществе некрасивой женщины — несомненно, его законной супруги — и двух детишек, усаженных в высокие кресла с перекладиной, чтобы шалуны не упали. Фелисьен, застигнутый врасплох, в ситцевом халате, сшитом из остатков от платья жены, всем своим видом выражал неудовольствие.

— Ты завтракал, Лусто? — сказал он, предлагая стул Люсьену.

— Мы только что от Флорины, — сказал Этьен. — Мы там позавтракали.

Люсьен внимательно рассматривал г-жу Верну, похожую на добродушную, толстую кухарку, белотелую, но чрезвычайно вульгарную. Г-жа Верну поверх ночного чепца, завязанного под подбородком тесемками, из которых выпирали пухлые щеки, носила фуляровую косынку. Нескладный сборчатый капот, застегнутый у ворота на одну пуговицу, превращал ее фигуру в какую-то бесформенную глыбу, напоминавшую тумбу. От избытка здоровья, приводящего в отчаянье, румянец на толстых щеках принимал фиолетовый оттенок, при взгляде на пальцы ее рук невольно вспоминались сосиски. Наружность этой женщины сразу объяснила Люсьену, отчего Верну в обществе играл стол незавидную роль. Он стыдился своей жены и не мог бросить семью; но он был слишком поэт, чтобы не страдать от своей семейной обстановки, и, чувствуя постоянно недовольство самим собою, был недоволен всем: вот отчего этот писатель никому не прощал успеха. Люсьен понял причину желчного выражения, застывшего на лице этого завистника, язвительность насмешек, отличающих этого журналиста, резкость его слов, метких и отточенных, как стилет.

— Пожалуйте в кабинет, — сказал Фелисьен, вставая, — речь идет, несомненно, о литературных делах.

— И да, и нет, — отвечал Лусто. — Речь идет об ужине старина.

— Я пришел, — сказал Люсьен, — по просьбе Корали.

При этом имени г-жа Верну подняла голову.

— ...пригласить вас отужинать у нее в будущий понедельник, — продолжал Люсьен. — Вы встретите то же общество, что у Флорины, а кстати и госпожу дю Валь-Нобль, Мерлена и некоторых других. Будем играть.

— Но, мой друг, в этот день мы приглашены к госпоже Магудо, — сказала жена.

— Ну и что ж? — сказал Верну.