Утраченный Петербург

Впрочем, не только в памяти. Если внимательно вглядеться в один из горельефов на постаменте памятника Николаю I на Исаакиевской площади, на втором плане, в левом верхнем углу, можно разглядеть изображение погубленного храма. Именно перед входом в Спас-на-Сенной остановилась коляска императора Николая I, когда, услышав, что взбунтовавшийся народ выбрасывает из окон больницы на Сенной площади врачей, которых считает отравителями, он, не слушая уговоров близких, бросился на Сенную. Без какой бы то ни было охраны!

На площади его встретила пятитысячная разъяренная толпа, собравшаяся громить главную холерную больницу. В 1830–1831 годах на Россию из Средней Азии надвинулась эпидемия холеры. Люди умирали сотнями. Пришлось запрещать передвижение из районов, охваченных болезнью, устанавливать вооруженные кордоны, вводить карантины. Ничто не помогало. Поползли слухи: чиновники, лекари, аптекари намеренно отравляют простых людей. Охваченные ужасом толпы принялись громить полицейские участки, казенные больницы, аптеки, убивали чиновников, офицеров, врачей.

Ни полиция, ни войска не могли успокоить бунтовщиков.

А стрелять команды не было…

Навести порядок удалось одному человеку — императору.

Известны две версии усмирения холерного бунта. По первой — Николай Павлович ворвался на площадь, взмыленные кони поднялись на дыбы, заставили народ отступить. Император встал в коляске во весь свой почти двухметровый рост, оказавшись высоко над толпой, и окриком «На колени, мерзавцы! Шапки долой!» заставил толпу подчиниться. В общем, хоть и простенько, но убедительно.

О второй версии пишет в своих мемуарах фрейлина императрицы Александры Федоровны (жены Николая I) Мария Петровна Фредерикс: «Въехав в середину неистовствовавшего народа и взяв склянку меркурия (лекарство на основе ртути, которым тогда лечили холеру, и в котором народ подозревал отраву. — И. С.), поднес ее ко рту, — в это мгновение бросился к нему случившийся там лейб-медик Арендт, чтобы остановить Его Величество, говоря: «Ваше Величество лишится зубов». Государь оттолкнул его, сказал: «Ну, так вы мне сделаете челюсть» — и проглотил всю склянку жидкости, чтобы доказать народу, что его не отравляют, — тем усмирил бунт и заставил народ пасть на колени перед собой».

Так это было или иначе, но бунт оказался усмирен. Как ни странно, именно после этого эпидемия пошла на убыль. Начиная с 1832 года каждое 1 августа вокруг Спаса-на-Сенной совершался крестный ход в память об избавлении города от холеры.

Николай I

Я рассказала лишь о немногих из более чем двух сотен погибших петербургских церквей. Обо всех рассказать просто не могу: знаю не больше, чем написано в справочниках. Тех, кого интересуют все утраченные храмы, отсылаю к прекрасной книге Сергея Сергеевича Шульца-младшего «Храмы Санкт-Петербурга. История и современность». Если не удастся ее найти, можно посмотреть хотя бы справочник Галины Вацлавны Длужневской «Утраченные храмы Петербурга».

Мне же осталось рассказать еще об одном храме, с которым связаны судьбы великих, но не слишком часто поминаемых нами соотечественников.

Я уже писала о дочери последнего настоятеля Сампсониевского собора отца Василия Петропавловского Надежде Васильевне. Мне повезло: эта умная, блестяще образованная женщина была моей крестной. От нее я узнала многое и о многом — прежде всего о таком, что дома находилось под строгим запретом: мама с бабушкой боялись, что неразумный ребенок скажет при посторонних что-то лишнее. Они, разумеется, были правы. А Надежда Васильевна как-то раньше других разучилась бояться. Однажды она повела меня в филармонию. Проходя мимо первого кресла в пятнадцатом ряду, сказала негромко, будто и не мне: «Вот здесь было мое место». «Когда?» — вежливо, но нельзя сказать, что слишком заинтересованно спросила я. Она взглянула изучающее. Потом, будто удостоверившись, что время рассказать пришло, ответила: «Расскажу после концерта. На улице». Я была заинтригована. Мы сели на скамейку в сквере в центре площади (памятника Пушкину еще не было, его установят в 1957 году). Она спросила: «Ты помнишь дядю Сережу?» Я помнила. Большой, с окладистой седой бородой, с удивительно доброй улыбкой и внимательным, печальным взглядом. Запомнилось, с каким аппетитом, просто с наслаждением ел он пироги с капустой (была бы постарше да поумнее, запомнила бы другое). Знала, что был Сергей Иванович священником, причем каким-то особенно почитаемым (епископом, ректором Ленинградской духовной академии и семинарии). А она задала еще один вопрос: «Знаешь, что было раньше в здании филармонии?» Ну, это-то я знала, об этом мама рассказывала. Я бодро отрапортовала: «Дворянское собрание!» Она горько усмехнулась: «Вот видишь, то, что было давно, не забыто, а в июне 1922 года здесь произошло одно из самых страшных преступлений.».