Уроки мастера Шпекле усвоил: фасад Старого Арсенала был величествен и гармоничен, портик центрального ризалита торжественно строг. Рельефы и арматура на фасадах, скульптуры в угловых нишах делали его украшением не только Литейного проспекта, но и одним из самых выразительных сооружений города. Простоял Старый Арсенал почти сто лет, но в 60-х годах XIX века решили разместить в нем Окружной суд. Для этого зачем-то понадобилось уничтожить весь великолепный классический декор, заменив его барельефом, изображающим суд Соломона, и многообещающей надписью на фронтоне: «Правда и милость да царствуют в судах». Это стало началом конца одного из шедевров петербургской архитектуры. Второй этап этой растянувшейся на годы гибели наступил в дни февральского переворота, именуемого «бескровной демократической революцией в интересах всего народа». Мятежные толпы подожгли тогда департамент полиции, охранное отделение, Литовский замок, многие полицейские участки. Не избежал той же участи и Окружной суд. О том, что ненавистное учреждение размещено в памятнике архитектуры, никто, разумеется, не думал. О восстановлении сожженного здания и речи не шло: Временному правительству было не до него, большевики, захватившие власть через восемь месяцев, одним из первых декретов (от 16 ноября 1917 года) все старые суды упразднили. С восторгом, с уверенностью в собственной правоте. «Долой суды-мумии, алтари умершего права, долой судей-банкиров, готовых на свежей могиле безраздельного господства капитала продолжать пить кровь живых, — писал Луначарский, не самый кровожадный из вождей революции, — да здравствует народ, созидающий в своих кипящих, бродящих как молодое вино, судах, право новое — справедливость для всех, право великого братства и равенства трудящихся». Обгоревшие руины простояли на Литейном проспекте рядом с Сергиевским собором двенадцать лет. В 1929 году их разобрали. Храму тоже недолго оставалось ждать своей участи.
На их месте построили символ «нового права» — Большой дом. Но об этом чуть дальше.
А почти напротив Старого Арсенала (пока его еще не коснулись переделки) вырос Новый Арсенал, ничуть не уступающий своему величественному
Огюст де Монферран, создатель Исаакиевского собора, говорил, что строить храмы много труднее, чем строить дворцы. Думаю, строить здания утилитарного назначения (если, конечно, хочешь, чтобы они были красивы и гармоничны) еще труднее: есть риск сделать что-то сухое, безликое. Демерцову удалось (не забыв о практическом назначении) построить здание триумфальное, утверждающее могущество государства и несокрушимость его армии. Он увенчал свой Новый Арсенал мощным аттиком, завершенным композицией из воинских доспехов, знамен и ядер; аттик был отделен от величественного восьмиколонного портика (точнее, пожалуй, объединен с ним) широким фризом и карнизом; портик опирался на высокую сквозную аркаду. И еще: центральный ризалит связывали с боковыми подчеркнуто строгие, скромные соединительные корпуса, а вдоль них на всю длину здания на высоких постаментах стояли пушки. Это был тот случай, когда о патриотическом чувстве никто не говорил, никто его навязчиво не «формировал». Оно возникало совершенно спонтанно от одного взгляда на Новый Арсенал.
В этом можно убедиться, посмотрев фотографию 1870 года. Это объективное свидетельство. И — последнее. Именно этот год стал для Нового Арсенала роковым: с него сорвали весь классический декор, «украсили» эклектическими «бантиками» — и превратили монументальное сооружение во вполне пристойную, но совершенно заурядную постройку. Такой вот мещанский вариант «украшательства»: чтобы было, как у всех.