Утрата

Когда она отказалась вставать, они воткнули ей какую-то трубку между ног, чтобы закачать в нее новый яд. Яд был желтый, он висел в прозрачном мешке сбоку кровати. Чтобы Дьяволу было удобно наполнять мешок, когда яд в нем заканчивался.

Когда она попыталась вырвать трубку, они связали ей руки.

Пришел человек в белом, он хотел, чтобы она с ним поговорила. Он притворялся добрым, чтобы она открыла ему свои тайны, но она знала, он потом расскажет их черным людям из подвала.

Тьма и свет, все время переходящие друг в друга. Время остановилось, и только новые и новые руки тянутся к ней, заставляя глотать белые ядовитые таблетки.

А потом наступил день, когда она неожиданно поняла, что ей говорят. Они говорили по-дружески и вроде бы желали ей добра. Хотели защитить. Кто-то из них откатил в сторону ее кровать, чтобы она убедилась, что под той нет никакой пропасти. И тогда она наконец согласилась встать и дойти до туалета. Трубку из нее вытащили, а мешок с ядом убрали.

Когда они пришли к ней на следующий день, у них снова появились лица. Они ей улыбались. Говорили о каких-то пустяках, поправляя ее простыню и взбивая подушки.

Но ее по-прежнему заставляли пить таблетки. Ей сказали, что она заболела. Что она лежит в больнице. Что она пробудет здесь еще какое-то время, пока совсем не выздоровеет.

А потом? Она старалась не думать о том, что будет потом.

Еще дни, и еще ночи. Голоса из радиатора умолкли, оставив ее в покое.

Иногда она выходила в коридор. В другом конце стоял телевизор. Никто из пациентов не разговаривал с ней. Каждый — в своем мире. Она часто стояла у окна в своей комнате, прижавшись лбом к холодной решетке, и смотрела на внешний мир. Он жил своей жизнью. Без нее.

Посещение Беатрис Форсенстрём. Она безупречно одета, но под глазами темные круги. Рядом — тот мужчина, который все это время пытался ее разговорить. Бок о бок они сидят у ее кровати. Беатрис держит сумочку на коленях.

Мужчина приветливо улыбается:

— Как ты себя чувствуешь?

Сибилла бросает взгляд на мать.

— Лучше.

Мужчина выглядит довольным.

— Ты знаешь, почему ты здесь?

Сибилла сглатывает.

— Наверно, потому, что я вела себя глупо.

Человек переводит взгляд на мать, та прикрывает рот ладонью.

Она ответила неправильно. Ее мать огорчена и разочарована.

— Нет, Сибилла, — произносит он. — Ты заболела. Поэтому ты здесь и оказалась.

Она цепляется взглядом за собственные руки, лежащие на коленях. Какое-то время все молчат. Наконец он встает и поворачивается к матери:

— Я оставлю вас одних ненадолго. Я скоро вернусь.

Они остаются в комнате наедине. Сибилла по-прежнему разглядывает свои руки:

— Прости.

Мать встает:

— Прекрати.

Она ее рассердила.

— Ты болела, и тебе не нужно просить за это прощения, Сибилла.

Мать снова садится. На мгновение их глаза встречаются, но на этот раз мать отводит взгляд первой.

Но Сибилла прекрасно понимает, что на самом деле чувствует ее мать. Гнев, самый настоящий гнев на дочь за то, что из-за нее она оказалась в этой мучительной ситуации. И ничего не может при этом сделать.

Сибилла снова смотрит на свои руки.

В дверь стучат, снова входит тот мужчина. В руке у него коричневая папка, он встает в изножье кровати.

— Сибилла, мы с твоей мамой хотим поговорить с тобой кое о чем.

Он пытается поймать взгляд ее матери, но та сосредоточенно смотрит куда-то в пол. Сжимает сумку побелевшими в суставах пальцами.

— У тебя ведь есть друг?

Сибилла смотрит на него, широко раскрыв глаза. Он повторяет вопрос:

— Ведь есть?

Она качает головой. Он делает несколько шагов и присаживается на край ее постели.

— Понимаешь, твоя болезнь может быть вызвана в том числе и физическими причинами…

Вот, оказывается, как.

— Мы взяли у тебя анализы.

Да, она знает.

— Анализы показали, что ты беременна.

Последнее слово отзывается в голове долгим эхом. Перед глазами неожиданно возникает коричневое клетчатое одеяло — она ничего больше не видит.

Избранная.

Она — только его. Он — только ее.

Едины.

Все, что угодно, за секунду этой близости.

Все, что угодно.

Она смотрит на мать. Та уже знает это.

Мужчина прикрывает ее руку своей. От прикосновения по ее телу проходит дрожь.

— Тебе известно, кто отец ребенка?

Они двое, они едины. Связаны. Навсегда.

Сибилла качает головой. Ее мать смотрит на дверь. Стремится туда всем своим существом. Прочь отсюда.

— У тебя уже двадцать седьмая неделя, так что других альтернатив, кроме как рожать, нет.

Сибилла кладет руки на живот. Мужчина улыбается ей, но выглядит грустно.

— Что ты чувствуешь?

Она поднимает на него глаза. Что она чувствует?

— Мы уже обсудили это с твоей мамой.

Она смотрит на мать. У Беатрис совсем белые губы.

— Нам кажется, будет лучше, если мы сразу решим, что делать.

В соседней комнате кто-то кричит.

— Поскольку ты еще несовершеннолетняя и твои родители знают тебя лучше всех, то их слово является решающим. И я как твой врач тоже считаю, что они приняли правильное решение.

Она смотрит на него широко раскрытыми глазами. Какое решение? Они не могут распоряжаться ее телом!

— Мы считаем, что тебе следует отдать ребенка на усыновление.

~~~