Утреннее море

Анджелина обвела взглядом гостиную: кирпичный пол с эмалью, нанесенной кистью, высокие окна, выходящие на балкон.

— Такое чувство, что я уже была тут…

Али выглядел задумчивым: может быть, он устал от своих гостей. Глаза его напоминали двух насекомых, засохших под стеклами очков.

Он предложил Анджелине и Вито попробовать какой-то необычный мед.

Анджелина спросила, не из его ли собственных ульев этот мед, подумав, что Али занялся пчеловодством, но тот покачал головой.

— Это горький мед из Киренаики. — Он бросил долгий взгляд на Вито. — Тебе нравится?

Нет, Вито не нравилось.

Черты лица Али стали жесткими. Он улыбнулся. Один зуб сбоку был золотым.

— Предки нашего каида умерли в Киренаике, в итальянском лагере. Ты знаешь об этом?

Али встал, давая понять, что пришло время прощаться.

Шукран. Спасибо.

И только позже, на улице, глядя на двор и белые оконные решетки, Анджелина вспомнила, что в этом особняке раньше жили итальянцы. Может быть, семейство Ренаты, ее подруги — еврейки из Падуи.

Она стала расспрашивать Намека, а тем временем официант разливал мятный чай, отдаляя носик чайника от крошечных чашек размашистым и выверенным движением. Молодой гид огляделся, будто его могли арестовать в любой момент. Он опасался подслушивающих устройств и осведомителей. Но по безлюдной площади гулял лишь легкий ветерок с моря. Намек хорошо знал Али: тот был большой шишкой в «Мухабарат» — секретной службе Каддафи. Его подразделение на огромной скорости проносилось по улицам города, пугая народ. Агенты Али забирали противников режима у них дома, рано утром. Иногда по телевизору показывали списки предателей и фрагменты допросов, чтобы устрашить людей. А во время рекламных пауз задержанных избивали. Глаза их становились все более печальными и отсутствующими. От них требовали признаний, выдачи имен. Затем их перевозили в тюрьму Абу-Салим или бросали в подземелья за городом, где они умирали. Намек был бербером, и многие его родственники подверглись преследованиям. Вождь ненавидел берберов: они не имели права говорить на своем языке, пользоваться своим алфавитом. Многие из них уже не возвращались после ареста. Под пытками их заставляли повторять: Я грязная крыса, Да здравствует Муаммар! пока несчастные не сходили с ума. Пьяные бойцы милиции насиловали студенток, в карманах форменных курток у них всегда имелись «виагра» и презервативы.

Анджелина встала и ненадолго отлучилась.

Когда она вернулась, черты лица ее были искажены, словно она с кем-то боролась и тот оставил на ней отметины.

Вито вспомнил о той записке, оставленной на кухне: Пробить эмоциональную стену.

Что там, за стеной?

УТРЕННЕЕ МОРЕ

Фарид сворачивается клубком, прижавшись к матери. Он больше не жалуется, организм его обезвожен. По ногам и рукам бегут мурашки, раньше Фарид смеялся от этого, но теперь мурашки забрались внутрь. Может, это и значит — оказаться в лапах истории?

Джамиля чувствует, как ее сын становится невесомым. Сперва она говорила ему: Спи, теперь старается сделать так, чтобы он не заснул. Она рассказывает ему про мальчика, который вырастет и станет большим. Это выдумка, как и все такие рассказы.

Вода закончилась уже давно.

Губы мальчика высохли и потрескались, как доски баржи. Джамиля смотрит на его рот — темную, безводную щель, — склоняется к сыну и вливает ему в рот немного своей слюны. Море превратилось в шахту, сомкнувшуюся у них над головой, в обитель дьявола. Поверхность его глубин солона. Джамилю охватили страх и отчаяние. Отныне она ждет лишь, когда свершится их судьба. Последний из ликов истории. Джамиля вглядывается в этот лик: ввалившиеся щеки среди соленых брызг, там, где нет уже никакого горизонта. Только море. Спасительное море, ставшее мокрым огненным кольцом. Черным сердцем.

Она приберегла деньги для поездки: динары Омара, евро и доллары дедушки Мусы, рваные, пропитанные потом. Вместе с остальными она отдала сбережения за плавание на барже, которой никто не управляет. Только пластиковый глазок бутылки и канистры с соляркой, почти пустые. Никто не знает моря, лишь немногие смогут удержаться на его поверхности. Они — дети пустыни.

* * *

Парень из Сомали бредит. У него кожная болезнь: кровавые гнойники, которые он постоянно расчесывает. Его бьет лихорадка, он извивается, будто одержим злым духом. Он совсем раздет, и дико видеть голого парня, пытающегося перебраться через других пассажиров. Те устали от больного и с удовольствием вышвырнули бы его с баржи. Слышны громкие разговоры о том, что все сомалийцы — пираты.