Утреннее шоссе

Этой сухой осенней ночью двор еще хранил следы всенародного разбойного отдыха: куски веревок на ветвях деревьев – словно ленты в косах, масляные пятна на асфальте, дырявые раскладушки, сваленные в угол мусорного сектора. Кляминская «Лада» привычно дремала у третьего подъезда. В ближайший выходной Антон Клямин рассчитывал поставить и свою «лошадку» в каменное стойло: скоро начнутся дожди, надо подготовить автомобиль к зиме. Но встреча с Серафимом на пляже внесла поправку в планы Клямина. Завтра придется поработать на «компанию». Дело требовало отъезда из города дней на пять. Обычно все заботы, связанные с подобными командировками, Серафим брал на себя. Клямин обошел свой автомобиль, пнул поочередно носком в колеса, хотя и так было ясно, что они давление держат. Очень уж ему хотелось поработать завтра на себя в гараже…

– Ты, что ли, Антон? – Голос, слабый и сиплый, донесся от скамьи, затерянной в старом бурьяне.

Это был сосед, старичок Николаев, бухгалтер ЖЭКа.

– Что не спишь, дед? Клопы? – посочувствовал Клямин.

– Не сплю вот. Сторожу твою лайбу, – охотно отозвался Николаев.

– Еще не родился на нее угонщик. – Клямин направился было в свой подъезд.

Старик кашлянул и проговорил торопливо:

– Покури со мной, Антон. Тяжело что-то на душе.

Клямин задержался на пороге. Голос старика был таким робким и беспомощным. А спать хотелось, да и завтра много дел – надо подготовиться к дальнему рейсу…

Клямин привалился к стояку подъезда, вытащил сигарету. Но курить не хотелось. Воздух был тяжел от пряного запаха жухлых листьев.

– Помру я скоро, Антон, – произнес Николаев.

– Перезимуешь, – ответил Клямин мягко. – Ты ведь и смету будущего года не составил, а спешишь.

– Спешу, – кивнул Николаев. – Надоело все. Скучно, Антон.

Клямин помолчал, потом рассказал о встрече со священником, отцом Андреем. Старик выслушал внимательно, вздохнул:

– Врет он все, твой батюшка. А жаль. Был бы Бог – легче б умиралось.

– Почему же врет? – вдруг обиделся Клямин. – Верит он.

– Ладно, пусть верит в своего Бога. А я верю в тебя, Антон, – примирительно подхватил Николаев. – Ты человек крепкий. Знаешь где что… Я, Антон, душеприказную составил. Добра у меня немного, но все равно на дороге не валяется. Схорони меня честь по чести. При твоей прыти можно и памятник соорудить нестыдный. Денег там хватит, а лишние возьми себе, распоряжайся…

С тех пор как умерла жена Николаева, старик крепко сдал. Бывало, мотался по всему участку, гонял взашей халтурщиков-сантехников, плотников, дворников, налаживал контакты с жильцами, которые могли хоть чем-то помочь в текущем ремонте. А после смерти жены старика точно подменили. Днем он сидел в конторе, а ночью – во дворе. И никакого замечания никому. Притих Николаев. Если с кем он еще и поддерживал вольный разговор, так это с Антоном Кляминым. В свое время Клямин частенько выручал стариков – то продукты завезет, то лекарств дефицитных достанет. И Николаевы платили ему добром, особенно хозяйка: и постирает, и обед приготовит. Они жили дверь в дверь через площадку. Прошлым летом, когда Антон заболел пневмонией, старики его на ноги подняли – в больнице дежурили возле него…

– Ты, дед, повремени с этим делом. Некогда мне сейчас. Живи. Куда торопиться? Успеешь еще, належишься.

– Поимей в виду сказанное. А, Антон? Завещание менять не стану. И не на кого…

Последняя фраза старика застала Клямина уже в подъезде. Лифт на ночь отключали и на металлическую дверь вешали замок.

Впрочем, Клямин редко пользовался лифтом.

По чисто подметенным ступенькам, подрагивая от ночного воздуха, сползали неверные, приглушенные звуки скрипки. На втором этаже, прямо под кляминской квартирой, жила семья Борисовских, и младший Борисовский, Додик, по ночам боролся за свое счастливое будущее. Летом скрипка молчала – Борисовские уезжали в Коктебель. А первого сентября Додик брал скрипку в руки и не выпускал ее до очередных каникул. Борисовские не доставляли Клямину неудобств. Даже когда у них потек потолок, они не стали на Клямина жаловаться в товарищеский суд. Клямин это ценил и относился к пассажам Додика терпеливо.

Напротив лифта липли к стене соты почтовых ящиков. Клямин уже прошел было мимо, но внезапно обратил внимание на то, что круглые глазницы его ящика как бы подернуты изнутри бельмом.

«Чепуха какая-то, – подумал Клямин. – И ключа с собой нет».

Он ткнул пальцем в отверстие, пытаясь подтолкнуть бумажку вверх, к щели. Но безрезультатно. Листочек завалился в сторону. Подниматься домой за ключом было лень. Клямин достал перочинный нож. Листочек оказался телеграммой.

«Встречай тридцатого. Поезд сорок восьмой. Вагон шестой. Место десятое. Наталья».

2