Утренняя луна

— Она не настолько деликатна. Лаура увлеклась новым пастором баптистской церкви Эдилина. Если мой сын когда-нибудь пойдет в церковь — а он клянется, что ноги его там не будет, — ему придется слушать проповеди мужчины, укравшего у него невесту.

— Мне так жаль! — с чувством воскликнула Джекка, хотя внутренне ликовала. Красавчик с разбитым сердцем, нуждающийся в утешении! Поездка к подруге становилась с каждой минутой все более интересной.

Приехав в Эдилин, Джекка выразила должное восхищение, которого от нее ждали, симпатичным, аккуратным городком. Исторические здания были отреставрированы и превосходно сочетались друг с другом. Город казался удивительно гармоничным, ни одна деталь не выбивалась из общего ряда, не казалась чужеродной. Современные конструкции из стекла и стали в Эдилине были под запретом.

Как будущий художник, Джекка не могла этого не оценить, но она всю жизнь стремилась вырваться из крохотного городка в Нью-Джерси, в котором выросла, и трудилась ради этого не покладая рук. Поэтому искреннее восхищение у нее вызывали только большие города, такие как Нью-Йорк.

Что касается Рида, он собирался стать врачом, а значит, мог бы работать где угодно. К тому же теперь его связь с Эдилином была разорвана. Джекка представила, как они вдвоем живут в Париже: он — известный кардиохирург, она — художница, перед которой благоговеют французы; они часто приезжают в Эдилин, чтобы навестить Ким.

Машина остановилась перед домом Олдриджей, и Джекка спросила:

— Когда я смогу увидеть Ким?

— В любое время. Жена уже в больнице, и я поеду туда же, как только выгружу твои вещи. Можешь поехать со мной, если хочешь.

— Очень хочу.

Они проехали десять миль от дома Олдриджей до больницы в Вильямсбурге. Увидев Ким, сидящую в постели с альбомом в руках, Джекка с облегчением рассмеялась.

— Похоже, с тобой все в порядке, отдыхаешь.

Родители Ким вышли из палаты, дав возможность подругам поговорить.

Как только они остались наедине, Джекка спросила:

— Я сказала твоему отцу, что хочу порисовать на Фраппе-Пойнт, и он едва не лишился чувств. Почему?

— Ты не сделала этого!

— Сделала, — сказала Джекка. — Так что колись!

— Я же говорила, что нельзя упоминать это название в присутствии жителей Эдилина.

— Ничего подобного ты не говорила.

— Ну, может, и не говорила. — Ким покосилась на дверь и понизила голос: — Это своего рода местный бордель, то есть не совсем бордель, а место, куда приходят потрахаться. И так продолжается уже много десятилетий.

— Десятилетий? — недоверчиво переспросила Джекка.

— После Первой мировой войны — это точно. А она закончилась в…

— В 1918 году, — быстро сказала Джекка. — И прошу, не напоминай мне о той войне — ведь именно тогда был открыт магазин «Скобяные товары» Лейтонов. А если я еще раз услышу о том, что у нас, Лейтонов, есть традиции, которые мы обязаны поддерживать… Ладно, так что там с войной?

— Кто-то назвал это место Мысом французских писем — ну, ты знаешь, что так раньше назывались презервативы, а их там использовали в большом количестве. Постепенно «французские письма» превратились во «фраппе» — так появилось название.

— Понятно, — заключила Джекка. — Значит, я должна называть этот мыс Стерлинг-Пойнтом в беседах со всеми, кому за тридцать.

— Совершенно верно.

— Дай посмотреть, что ты рисуешь, — попросила Джекка и взяла альбом подруги.

Страстью Ким были драгоценности, и она обожала естественные формы. Собственно, это и объединило студенток в колледже. Не важно, о чем заходила речь, — о драгоценностях, картинах или скульптуре, — они предпочитали воспроизводить то, что видят в природе.

— Мне нравится, — сказала Джекка, разглядывая наброски колье в форме веточек. Они словно обнимали женскую шею. — Ты добавишь драгоценные камни?

— Я не могу себе позволить камни. Мне и серебро вряд ли по карману.

— Могу попросить папу, чтобы он прислал несколько стальных подшипников.

Ким рассмеялась.

— Лучше расскажи, как это он отпустил тебя ко мне? И еще, поподробнее, — о тебе и мужчинах, желательно о тех, на которых из одежды надеты только пояса для инструментов.

— С радостью, но сначала ты расскажешь мне о Риде, Лауре и скверном мальчишке-пасторе.

Ким застонала.

— Только не упоминай об этом, если Рид окажется поблизости. И не шути.

Улыбка исчезла с лица Джекки.

— Все так плохо?

— Хуже, чем ты можешь себе представить. Рид действительно без памяти любил эту маленькую шлюшку и…

— Ты всегда придерживалась именно такого мнения о ней?

Ким снова посмотрела на дверь.

— По правде говоря, мое мнение было еще хуже. Я считала ее обыкновенной… заурядной.

Родившись талантливыми, Джекка и Ким были благодарны судьбе, но никогда не сказали бы во всеуслышание, что немного презирают людей, которые не умеют творить.

— Насколько обыкновенной? — спросила Джекка.

— Абсолютно. Она никогда не сделала ничего, отличающегося от того, что делают все. То, как она одевалась, о чем говорила, что готовила — все это было безвкусным… унылым. Я никогда не могла понять, что Рид в ней нашел.

— Она хорошенькая?

— Да, но ничего выдающегося. Понимаешь, она такая, как все.