Утренняя повесть

Чем ближе мы подходили к парку, тем оглушительней гремел духовой оркестр. Сквозь деревья просматривался деревянный помост, на нем люди яростно отбивали румбу. Мы прибавили шагу, но румба оборвалась.

Музыканты встали. Перерыв.

— Это ничего, — успокоил Фимка, — сейчас начнут пластинки квутить.

И действительно: зашипела пластинка, заиграла скрипочка. И роскошное танго тревожно тронуло мое сердце.

В эту минуту я увидел Людмилу. Рядом с ней Ольга Якименко и Лилька Бруно. А возле них стоял летчик — смеялся, рассказывал что-то веселое, жестикулировал. Он, судя по всему, был общительным парнем.

Не то, что я. Я иногда лишь бываю таким. Порою же — и слова не выжмешь. Какая-то неуравновешенность, что ли?..

— Во, посмотви! — Фимка толкнул меня в бок. — Сейчас он ее потянет танцевать.

Они и в самом деле взошли на помост, отвоевав у танцующих небольшое пространство. Летчик смотрел вверх, на черный раструб, ловил каждое слово популярного танго:

Отчего, ты спросишь, я всегда в печали.
Слезы, подступая, льются через край?..

Утесов на этот раз особенно старался. Трогательно и зовуще звучал его голос.

Для того, кто любит, трудных нет загадок,
Для того, кто любит, все они просты.

«Как бы не так!» — отметил я про себя. «Когда влюбляешься, как раз и начинаются эти загадки-загадочки…» Будто и не я подумал, а кто-то другой во мне. Ведь мы тогда слово «любовь» произносили редко. Говорили: «Колька бегает за Светкой». Иногда вместо «бегает», говорили «дружит», «втрескался».

Я продолжал наблюдать за темно-синей пилоткой. Хорошо еще, парень высокий… Хорошо? Может, хорошо, что красивый к тому же? Впрочем, любой молодой человек в военной форме красив…

А Людка, кажется, нас заметила. Ну да! Сперва чуть растерялась, но тут же начала говорить что-то своему партнеру, быстро-быстро. И в нашу сторону уже не смотрела, хотя теперь нас отделяли несколько метров.

«Ах, так? — подумал я. — Ну ладно же!» Я забыл о своих недавних сомнениях. Пришел? И правильно сделал! Грубые слова просились на язык, приходилось даже сдерживаться. Между тем Борька принял воинственную позу, поплевал на ладони: «Э-эх, руки сегодня чешутся». Денис стоял, как и раньше, спокойно, грудь колесом, на голову выше других. Он был сейчас похож не просто на студента, а на студента института физкультуры.

Когда Людка и летчик приблизились к нам, я сказал своим приятелям. Но довольно громко, чтоб услышали и окружающие:

— Подумаешь! Лейтенант! Посмотрим, кто раньше генералом будет!

Фимка Соколов смотрел на меня уважительно, как на памятник. Он взбил, как подушку, ватные плечи моего пиджачка (тогда у всех были ватные). А Борис продолжал поплевывать на ладони и свирепо щуриться.

У летчика чуть сошлись белесые, выжженные солнцем брови. Наверное, он догадался обо всем и подумал, не будет ли тут скандала? Виноват, не виноват, а военному скандал ни к чему.

Несколько недель назад здесь же, на танцах, произошел дикий случай. Пьяный Степка Бабаевский, из десятой школы, порезал бритвой двух человек. Ну, Бабаевский — отъявленный бандит, он свое получит. Между нами ничего общего.

И все же… все же о таких, как мы, постоянно говорят: «Опасный возраст». Нам самим порой смешно. Но факт остается фактом.

Лейтенант и Людка сошли с помоста. Он еще несколько минут постоял рядом с девчатами, потом исчез. Я даже глазам не поверил. Куда же он? Неужели испугался?.. Внезапно, вынырнув из толпы, летчик прошел перед нами. Очень спокойно и независимо. Как бы подчеркивая, что никого на свете не боится. Вот так поступать, по-моему, не надо.

Я с трудом сдерживал ехидную улыбку — именно ехидную. Значит, он все же сдрейфил малость, забеспокоился. Чудак. На его месте я бы сейчас, назло всем, танцевал и танцевал.

Драки боится? Не знаю… Когда я был в младших классах, я постоянно дрался с Володькой из соседнего двора. Силы у нас были равные. И каждый знал, что должен получить свою ежедневную порцию тумаков.

Володька лез первый, задирался. Ни за что, ни про что. Разойдешься бывало — и перестаешь замечать град ударов. А начинать всегда было тягостно. Злости нет. Она появлялась позже.

Может быть, и у летчика так? Да к тому же, форма командирская на нем. Она обязывает… А я? А хлопцы? Без причины налететь с кулаками на человека мы бы не смогли. Это точно. И опять же — форма. Петлицы, кубики, звездочки на пилотке. Уважение к ней у нас беспредельное.

Борис Костылин хотел пойти за летчиком — поговорить, что ли? Я успел удержать. Какие тут, к черту, могут быть «выяснения отношений»? Глупости.

А Фимка ухмыльнулся вслед:

— Дождя испугался?

Дождь, действительно, стал накрапывать. Редкий, словно шарики мягкого металла падают в пыль. Даже, кажется, шипят…

Затем дождь хлынул самоуверенно, широко. Мы бросились в гущину деревьев, полскамейки заняли там. Уголок наш быстро обрастал людьми. Снизу я смотрел на фонари. Обычного хоровода мотыльков под ними не было. Успели спрятаться.